Текст ухватил себя за хвост
Шрифт:
– Ир, а я тебя всё равно буду искать, и когда-нибудь обязательно найду. Я же знаю, что ты и сама хочешь, чтобы я нашел, и я найду.
– Нет, Саня, не найдешь, Пусть это останется красивой сказкой. Она же, правда, очень красивая сказка. Пусть это будет сказка с хорошим концом.
– А я только один хороший конец знаю – и умерли в один день.
– Сань, я умирать пока не собираюсь, и тебе не дам. Я вот возьму и маменьке позвоню, ты знаешь, что тогда будет?
– Маменьке уже позвонили. Кому положено.
– Тогда тем более. Ради меня, защити
– Ир, я ничего не обещаю. Я ничего тебе не буду обещать.
Благоглупости иногда случаются с каждым. От них, то есть от благоглупостей, никто не застрахован. Даже я. Особенно в квесте. Хотя там как раз можно бы и подумать, можно бы чего поумнее учудить – никто же не гонит, никто не подпихивает под руку, никто с советами не лезет.
Кроме самих зловредных сущностей. Но они-то как раз для того и присутствуют, чтобы этих самых благоглупостей в реале научиться избегать.
И еще, я подозреваю, с некоторых пор подозревать начал, что это жжж совсем неспроста.
Я не знаю, что именно происходит со мной, когда я эти самые благоглупости в этой дурацкой бродилке совершаю, но с аппаратом, в смысле с компьютером, по определению ничего происходить не может, это я зуб даю, нет никаких там резонансных контуров и прочей электронной требухи, чтобы она вдруг, при каких-то там рядовых перещелкиваниях этих самых вентилей, вдруг начала чего-то куда-то излучать и с чем-то соединяться.
Вирусы, конечно, бывают, они для того и написаны, чтобы эта электронная требуха делала не то, что мне, в смысле юзеру, требуется, а чего этому самому вирусу заблагорассудится.
Но всё равно с компьютером никакой фантастики происходить не может, потому что это строго детерминированная коробочка, и смысла какими-то сверхъестественными способностями её наделять – верх глупости.
Хотя некоторые даже и с холодильником разговаривают, или с утюгом, например.
И бывает, что холодильник им отвечает нечеловеческим голосом. В смысле голосом холодильниковым. Но на самом-то деле эти странные люди, ну, которые с холодильником разговаривают, они разговаривают со своими внутренними сущностями зловредными, или, наоборот, добропорядочными, это уж кому как повезло.
Или с тем звонком-будильником, который хитроумные японцы додумались туда, в холодильник засунуть, чтобы сигналы разные подавать, если холодильник навороченный. Он даже, в принципе, может мочь понимать голосовые команды, и тогда с ним по-любому разговаривать придётся, но не как с одушевлённым, а как с чисто конкретно неодушевлённым предметом домашнего обихода, иначе Мойдодыр какой-то получается, который из маминой из спальни… ну вы поняли.
А я, в смысле, мы, когда в эту бродилку играем, мы тоже со своими сущностями разговариваем, и не только разговариваем, но и еще чего-то там эдакое над ними, в смысле над самими собой, проделываем, что начинаем делать то, чего в обычном состоянии делать
Вот у нас-то как раз и имеются в наличии те самые контуры резонансные и прочая требуха, не знаю, уж насколько она электронная, может и не электронная вовсе, даже, скорее всего не электронная, но она, эта требуха, независимо от нас, начинает чудеса чудить. Как бы сама по себе.
На самом деле совсем не сама, а 'токмо волей пославшего…'. Но это уже совсем фантастический ужастик бы был, если бы я предположил, что кто-то, давая мне поиграть в эту компьютерную бродилку, сознательно, в смысле осознанно, изменял бы вселенную с помощью мой внутренней требухи.
Идея, конечно интересная, но уж больно глупая. Важны не образы, не слова, важно искание и то, что оно бесконечно. Я этого, заметьте, не писал, я же не настолько глуп, чтобы такое удумать. Вот только если кто-то, как-то, через эту самую бродилку на меня воздействует, а я, соответственно, пишу эту фигню, воздействую на вас.
И все мы вместе, скопом, воздействуем на эту самую объективную реальность, данную нам в ощущениях.
Потому что, раз объективная реальность воздействует на нас, эти самые ощущения, вызывая, значит, и мы на неё воздействуем. Конечно, верить в то, чего нельзя понять, нерационально и нелогично.
Но рационально ли и логично ли верить в то, что можно понять, но что всегда оборачивается своей противоположностью? Иначе просто и быть не может. Конечно, это воздействие настолько ничтожно мало, что в обычном-то состоянии вселенной, вселенной совсем пофигу эти наши потуги.
А вот в точке бифуркации… в точке бифуркации, которая по определению является сингулярностью, даже этого ничтожно малого воздействия вполне хватит. Чтобы мир перевернуть, естественно, и поставить его с головы на ноги. Или наоборот, с ног на голову. В общем, куда-нибудь так поставить, что мама не горюй. А может, оно само так получается.
Коммуникатор заорал нечеловеческим голосом, и выдернул меня из липкого душного сна. О чем был сон, я не запомнил, но было в нём что-то липкое, гадкое, страшное.
– Антон, у тебя, вернее у вас всех большие проблемы. – Полчетвёртого утра Валентин Васильевич мне никогда еще не звонил. В смысле за последние лет 35 никогда, до этого-то всяко бывало. И голос взволнованный, тревожный, не сонный, не то, что у меня.
– Валь, ты чего? Что за переполох?
– Ваши фуры арестованы на границе. Полковник Климко ранен, в реанимации, Ренату из постели выдернули, в офис на обыск повезли, маски-шоу такое, что мама не горюй, в вашу часть три автобуса ОМОНа проехали.
– Валь, ты это как, серьёзно? А чего за переполох-то? Террористы-экстремисты? Война началась?
– Антон, просыпайся! Я, конечно не в теме, сам знаешь, что не при делах, но шорох большой начался. Из-за бугра, похоже, дует, и тут умники нашлись, серьёзно вас тряхнуть кому-то хочется.