Текст ухватил себя за хвост

Сухих Анатолий

Поэтому, когда кто-то хочет обойти критическое мышление, все что ему нужно сделать, это испугать или встревожить, это делается установкой временного ограничения или внезапной угрозой.

– В наших маленьких городах мы выращиваем хороших людей, честных, искренних и гордых

– ммммм

– Целая страна летит в тартарары, но мы должны крепиться и прислушиваться к здравому смыслу, ребята!

– ммммм

– Мы против целого мира!

– ммммм.

– Зачем слушать мнение этих слепых крыс?

– ммммм

– И смотрю я на подлунный мир синими глазенками, и вся эта необъятная

Вселенная дружелюбно качается

– ммммм

– Мы знаем о маленьких городах, как о становом хребте, в которых живут настоящие и честные люди.

– ммммм

– Честный сельский народ окружен этими страшными, фальшивыми городскими уродами.

– ммммм

– Люди из маленьких городов просто лучше всех

– ммммм

– Если мы не сможем этому противостоять, то может случиться так, что от всей нашей планеты останутся лишь обуглившиеся радиоактивные развалины. А знаете, что еще мы потеряем, если такое случится?

– ммммм

Срань господня. Пошло-поехало.

***

Катет не катит. Потому что там, где катет, там по определению перпендикулярно. В хорошем смысле этого слова.

Вот только как оно у нас может быть перпендикулярно, если все углы тупые? Это явно парадокс и загадка природы. Будет над чем голову поломать на досуге.

***

Взаимопересечения элит. Когда мне говорят слово элита, я почему-то сразу думаю о признаках селективности и о селекционере. Потому что элита сама по себе не бывает. Иногда, правда, случается, что селекционер находится внутри селекционируемого множества, вернее он считает себя селекционером.

Но это ложный посыл, примерно то же самое, что взять и самого себя выдернуть из болота за волосы. Болото, однако, засасывает, хоть за волосы себя тяни, хоть за одежду, хоть за какую-нибудь выдающуюся часть тела. Результат практически один. А вот если за эту выдающуюся часть тела кто-то извне схватит, тогда шанс есть.

Такой точно шанс появился у Поля, когда Ирина ухватила его за эту выдающуюся часть мозолистой рукой. Это я, конечно, пошутил, и про мозолистость, и про часть тела, не такая уж и выдающаяся часть у Поля, как, впрочем, и всё тело, не сказать, что уж шибко выдающееся. Вот голова – да.

Голова у Поля светлая, хоть он и южанин природный, то есть жгучий брюнет, и темперамент у него соответствующий. Да и воспитание не подкачало, говорит Поль на нескольких языках, включая и совсем экзотические, одинаково хорошо говорит, с использованием диалектизмов, неологизмов, может быть излишне правильно говорит. Это и выдает в нем, нет, не иностранца, скорее жителя не этой местности.

Так в России сибиряки приняли бы его за вологодчанина, а архангелогородцы за уроженца, скажем, южного приуралья. Этакий свой среди чужих. И только Ирина, впрочем, не только Ирина, пожалуй, каждый из нас, на раз определит, что язык человеку не от рождения даден, что первые свои песенки и стишки он не на этом языке услышал и произнёс.

То есть не этот язык у его менталитета в фундаменте зарыт, что, в общем,

и требовалось доказать. Не наш, в общем, человек. Чужой.

Это он нам, вообще-то чужой, а Ирине, так и вовсе родным оказался, особенно, когда они нашли общий язык, в смысле она его язык нашла, а он её. Это я вам сейчас попробую объяснить, чтобы и вы тоже поняли.

Речь наша, да и ихняя, естественно, тоже, когда она родная, содержит такое количество рефлексий, недоговоренностей, штампов, если хотите, которые мы по своей природе просто не замечаем, что даже в одном коротком предложении, стишке, метафоре содержится такое, что и не подумаешь никогда, вся, практически, автобиография содержится, все пласты культуры взрытые, вспаханные и засеянные.

И говоря что-то, понимаешь, ощущаешь просто, что визави это тоже практически так же понимает, это и называется понимать друг друга с полуслова.

Включается тот самый свой-чужой, и по малейшим подергиваниям мышц, вазомоторике мелкой, даже и по запаху тоже, мгновенно улавливаешь, свой перед тобой или не очень. И не своего, то есть человека не своего круга, можно сказать ранга, а уж тем более иностранца, определяешь не по тому, что он сказал, а по тому, как он на то, что тобой сказано отреагировал. И надеешься на адекват. А вот если реакция неадекватная, то всё. Значит рядом с тобой чужой, ты его не брани, гони.

А вот когда строишь фразу на чужом языке, то всем своим богатством этим не пользуешься, потому что не можешь в принципе, и давая эти свои смыслы, подсмыслы, нюансы на чужом для себя языке, всё равно стараешься, может, и подразжевать чуть, подрасцветить. А визави другое слышит.

Всё пережованое и подкрашенное он легко и с удовольствием проглатывает, но при этом он еще и своих витаминчиков, картинок, рефлексий, метаморфоз подвалит, откуда только что возьмётся. Как если Моцарта играть на одном только турецком барабане.

И играющий оркестр слышит, и слушающий тоже оркестр слышит, а не только один турецкий барабан. И не исключено, что это совершенно разные оркестры, но это нисколько не умалит, даже наоборот, какой колорит придаст, что экстаз полнейший и улёт.

И такая при этом вазомоторика, такие реакции, нюансы, флюиды и запахи… такое взаимопроникновение, взаимопоглощение и взаиморастворение… Это так оказалось упоительно для обоих, что им уже и расставаться ни на минуту не хочется, не хочется, а надо.

Потому что дела. Долг. Миссия.

Оба они (не обе же, так вообще-то не говорят потому что) миссионеры, и оба (или обои?) спасают цивилизацию. Миссия у них такая, и это тоже объединяет. Они на эту тему вообще ни слова друг другу не сказали, ни по-русски, ни по-французски, но это и говорить не надо, просто они уже понимают друг друга и без всяких слов, жестов и телодвижений, просто понимают, и всё. Чувствуют. Даже на расстоянии.

***

Мой опыт, скажете вы, опровергает мои сомнения, но в таком случае вы не понимаете сути моего вопроса. Оттого наши знания так поверхностны. Различение прошлого и будущего – только иллюзия нашего ума. Потому что всё существует как бы одновременно.