Текущие дела
Шрифт:
Он понял, что ничего не надумает: как жить теперь, и чем, и во имя чего; и просидел полчаса в расслабленном бездумье, в туманной надежде продумать все потом, откладывая это на позже, как откладывают слабаки трудное дело.
Но слабаком он не был, — просто не везло, и электричка почему-то запаздывала, и когда он пошел справляться о ней, ему сказали, что она ходила в этот час по летнему расписанию, а расписание переменилось; и теперь, сказали, жди до вечера.
14
Комиссия нагрянула на участок КЭО в самый неподходящий момент: у Подлепича
Не в утешение, однако, и не для поднятия духа сказал Маслыгин Должикову после рабочего собрания, что спокоен за него и за участок, — сказал, ибо не сомневался: Должиков не подведет. Он и комиссии внушал то же самое: за Должикова можно не опасаться, а срыв задания — случайность, не торопитесь с выводами, еще понаблюдайте-ка.
Качеству продукции — рабочую гарантию; Владик Булгак, хотя и сбивчиво, но именно к этому призвал своих товарищей на рабочем собрании, так следовало понимать его выступление, причем участок КЭО был именно тем участком, где качество почти стопроцентно могло быть гарантировано самими рабочими, а не зависело, как на других участках, еще и от чисто технических, технологических и прочих объективных условий. Сталкиваясь с производственными затруднениями, Маслыгин, чтобы не валить лишнего на людей, всегда разграничивал причины объективные и субъективные. С другой стороны, если уж страдало производство по чьей-либо личной вине, поправиться, исправиться, убедился он, было проще, и времени уходило на это меньше, чем при помехах, требующих технического или организационного вмешательства. Потому-то после собрания бить тревогу он не стал, — все зависело на участке от людей, а работать с ними Должиков и Подлепич умели.
Близилось начало учебного года в системе партпросвещения — пора, пожалуй, более хлопотная, нежели сам по себе учебный процесс: планирование, утверждение планов, подбор пропагандистов — наладка, и чем надежней, тщательней наладишь, тем это глаже пойдет, без перебоев.
Маслыгин сразу не сказал Подлепичу о премии — некстати было после собрания; зайду, решил, на участок, скажу, но день выдался до предела загруженный этой наладкой, а в понедельник Светка, постоянно снабжавшая его самыми свежими общезаводскими, завкомовскими новостями, сообщила ему, что список кандидатов, которых будут выдвигать на премию, все еще не составлен — не сформирован, так она выразилась, дебатируется, и трудность, в том, что кандидатур набралось слишком много для такого рода списка.
Он взялся сам, припоминая, кто тогда работал, прикидывать свои и Подлепича шансы, но бросил: помешали, отвлекли, и занят был наладкой, и в этой занятости потерялся интерес к заоблачным прогнозам.
Его натуре, видимо, свойственно было такое остывание: свой жар он тотчас же переносил на то, что не терпело отлагательства; внесут ли в список, или будут они с Подлепичем обойдены — это не столь уж ощутимо волновало его, и лишь ничтожное душевное усилие потребовалось для того, чтобы и вовсе перестало волновать.
Так лучше, решил он, и к лучшему,
По существу ж, ей утруждаться и не приходилось: она была в завкоме доверенным лицом, пока еще не избранным, не утвержденным профсоюзной массой, но деятельным, вездесущим и полезным для завкома; как заприметили ее? — ну, это уж чутье общественников; она лишь только появилась на заводе, сейчас же привлекли ее к общественным делам — и не напрасно: у нее и вкус был к этому, и опыт, и призвание. Сколько он помнил Светку, по институту еще, она и там, в вечернем, где, разумеется, внеурочными поручениями не загружали, умудрялась затевать факультетские диспуты, комсомольские воскресники, вечера самодеятельности.
Училась Светка старательно и в общем-то успешно, не хуже других, по крайней мере, а учиться и работать было трудно всем без исключения, даже самым одаренным. Потом, на заводе, в техбюро, эта ее старательность помогла ей восполнить явные пробелы в инженерной практике, — она, как заметил Маслыгин, умела вовремя и без потерь для себя, без перегрузок, восполнять свои пробелы; умение завидное! Переливая из одного сосуда в другой, один опустошаешь, это неизбежно, а у нее — не убывало, только прибывало. При столь эффектной внешности она производила впечатление девицы, у которой на уме не то — не эти диспуты-воскресники, но он, Маслыгин, мог бы засвидетельствовать: именно то! — она была сродни ему, коллективистка.
Он разговаривал с ней в понедельник, а в среду мимоходом забежал на участок КЭО — не затем, разумеется, чтобы обольщать Подлепича заоблачными прогнозами, да и не думал об этом — забылось, а увидел его — вспомнилось, и хотел уж рассказать все как есть, понапрасну не обнадеживая, но у них разговор сразу влился в другое русло.
Подлепич был недоволен Должиковым, щетинился, сказал, что с Булгаком такое впервой, в прогульщиках не числится и надо бы не подводить под хлопца мину, а чтобы задним числом подал заявление об отгуле, но Должиков на это не идет, боится комиссии.
В душе Маслыгин был согласен с Подлепичем, но промолчал — потатчиком в этих хитростях стать было б не к лицу. Он только спросил, что Булгак говорит, чем прогул объясняет. Сидели в конторке у Должикова, а Должиков был на утреннем цеховом рапорте.
— Никак не объясняет, — ответил Подлепич с тем холодным безразличием, которое обычно указывало на скрытый прилив раздражения. — Молчит. У него так: либо шибко разговорчивый, либо слова не вытянешь.
— Кому ж еще вытягивать из него, как не тебе?
— А это, знаешь, не мед — такая работа, — ожесточился Подлепич, чего и следовало ожидать. — Мне, правда, деньги за это платят, но я, кажется, брошу выкладываться, ничего это не дает.
— Давало же!
— При попутном ветре, — сказал Подлепич и встал решительно, словно бы намереваясь на том и закончить. — Гребешь под парусом, — продолжил все же, — и мнишь себя великим гребцом. Убери парус, Витя, и убедишься: не весла дают лодке ход. Греби не греби…
— Бывает и так, — сказал Маслыгин, но согласился скорее из уважения к Подлепичу. — Грести, однако, верней будет. Где б ты, в смене своей хотя бы, таких людей имел, если б не греб!