Телефон Господень (сборник)

Иевлев Павел Сергеевич

Саныч встал в картинную позу, прицелился…

– Бабах! – сказало ружье.

– Нихуясе! В кого это он? – подумал нимало не пострадавший Цапель.

– Отбля! – сказал Саныч.

– Промахнулся? – спросил я Специальным Сочувственным тоном.

Как вы, наверное, уже догадались, промахнуться Настоящий Охотник, Природный Хищник и Вершина Пищевой Цепочки не может просто по определению. Это противоречит основам мироустройства. Это как если у Валуева малолетние гопники в подворотне мобилу отнимут.

– Дробь

мелковата была! Пятый номер всего. Не пробило, – снизошел к моему невежеству Саныч, – Разве то дробь? Тьфу, а не дробь! Песок какой-то! У них знаешь какие перья плотные – ого-го!

Пошарив по карманам, он извлек «двойку», которой, вообще-то зайца бьют. Перезарядив ружье, Саныч повел стволом за неторопливо летящим цапелем. Вид у стрелка был зловещий, как у зенитной установки «Шилка».

– Бабах! – сказало ружье.

– Да он вообще охуел там? Всех лягушек распугает! – подумал Цапель, лениво взмахивая крыльями.

– От живучая скотина! – возопил негодующий Саныч, судорожно роясь в карманах, – Ну ты у меня сейчас…

– Бабах!

– Что, патронов дохуя? – подумал Цапель, высматривая внизу лягушек.

– Ну, все! Тебе мандец! – прошипел Саныч.

В ствол ушла шестимиллиметровая волчья картечь.

– Бабах! – снова грянуло ружье.

– Так это что, в меня что ли? – офигел передернувший крыльями Цапель, продолжая полет.

– Да он что, в бронежилете? – окончательно озверел Саныч, лихорадочно выворачивая карманы.

В карманах оставалось два патрона типа «киндерсюрприз». Эти патроны мне достались вместе с древней как говно мамонта двустволкой по наследству от прадеда, который взял этот полумушкет неведомо где и держал в деревне в чулане, шугать лису из курятника. Тащить этакий раритет в лес я не стал, а вот патронов Санычу отсыпал. Прикол этих патронов был в том, что потемневшие от времени латунные гильзы прадед набивал лично, отвешивая порох на глаз и подбирая боеприпас из каких-то собственных соображений. Так что угадать, что полетит из ствола при выстреле было невозможно – то ли дробь, то ли пуля, то ли обрезки ржавых гвоздей. (Один раз мне попался патрон, снаряженный гайкой!)

Саныч недоверчиво покрутил первый патрон перед носом, но, пожав плечами, засунул его в ствол.

– Пуф! – сконфуженно выдохнуло ружье. Из ствола вяло выкатились несколько дробин.

– Псих какой-то! – сообразил Цапель, – а съебну-ка я отсюда пожалуй!

– Тухлые твои патроны! – завопил Саныч, глядя на противозенитный маневр цапеля, и лихорадочно перезаряжая ружье последним «киндерсюрпризом».

– Бубубух! – ружье выдало звук достойный гаубицы и отправило Саныча в кусты могучим пинком отдачи. Берег заволокло огромным облаком дыма.

– Мне пиздец! – подумал снесенный звуковой волной Цапель, заходя на аварийную посадку.

Что

сказал Саныч, дрыгая ногами в зарослях крапивы, я не расслышал, поскольку временно приоглох. Возможно и к лучшему.

Когда дым рассеялся, Саныч и Цапель стояли друг напротив друга, разделенные узкой полоской грязной воды. У кого был более охуевший вид, я сказать не берусь. Цапель то ли был поврежден неизвестной природы боеприпасом, то ли оглушен, но взлететь не пытался, а только медленно пятился по мелководью, глядя в горящие глаза Саныча. Саныч наступал на него тихо рыча и расставив руки.

– А ну стой, скотина! – заорал Саныч и ринулся на цапеля, разводя волну как глиссер

– А вот хуй тебе! – подумал Цапель и рванул по камышам шо твой страус по саванне

Честно говоря, в этом забеге я искренне болел за цапеля. Мне было его жалко. И, возможно, ему удалось бы спастись, но… Болото было слишком маленькое и мелкое, а Саныч был одержим безумием берсерка, которому недодали мухоморов. Они сошлись в камышах в последнем бою. Цапель дорого продавал свою жизнь, долбая Саныча острым клювом словно боевой дятел, но весовая категория была не в его пользу…

Саныч выбрался на берег весь в вонючей тине как болотный кикимор, и волоча за длинную шею труп невинно убиенного цапеля. Тушка выглядела, надо сказать, крайне непрезентабельно.

– И что мне с этим делать? – спросил Саныч слегка растерянно, демонстрируя этот мокрый и жалкий комок перьев

– Это твой первый охотничий трофей. Ты должен его съесть! – твердо ответил я.

– Но это же…

– Похуй. Такова охотничья традиция, – решительно соврал я, – если не съешь свою первую добычу, то удачи в охоте никогда не будет.

Грустный Саныч побрел разводить костер и ощипывать птицу.

Лишенный перьев цапель оказался размером с дистрофичного цыпленка, жестким, как автомобильная покрышка и ароматным, как лежалая селедка. Саныч варил его часа три, надеясь отбить рыбный запах, но упорный цапель не сдавался даже в котелке, становясь по мере варки все жестче и вонючей. Периодически Саныч жалобным голосом заводил беседу об обычаях древних охотников, которым достаточно было съесть только сердце или печень врага, а вовсе не жрать его целиком… Но я был неумолим.

В конце концов, цапель был съеден, хотя Саныч зажимал нос, отплевывался, а потом долго икал, распространяя вокруг запах рыбоконсервного завода. Впрочем, охотничьей удачи это Санычу все-таки не принесло, но это уже другая история, которую еще предстоит написать…

Призрак монаха

В этой истории Саныч, как ни странно, выступает не главным персонажем. На этот раз эпицентром вселенского идиотизма оказался как раз я, но при Санычевом непосредственном и живейшем участии. Тем не менее, считаю своим долгом включить эту историю в серию «Сказок про Саныча», дабы избежать излишней мемуарности, а также скромности ради.