Телеграмма из Москвы
Шрифт:
– - Сегодня можно. Да здравствует Америка!
– - Гражданин, прошу не выражаться! Что надо, будет выражено в организованном порядке...
– - Так что и поприветствовать нельзя?
– - Кричите: мы за мир!
В стороне от выстроившихся шпалерами приветствовавших собралась большая толпа орешан, а в центре ее находились дед Евсигней, Мирон Сечкин и Бугаев.
– - Так что же, атаманы-молодцы, пропустим мы случай, ай нет?
– спрашивал всех дед, оглядываясь вокруг.
– - Нельзя такой случай пропустить!
– - за всех ответил Сечкин.
– - Ну, тогда
– - А чего ж? Пусть смотрят, как мы живем!
– - Оно, конечно, верно, но все ж не хорошо латки показывать, -- стоял на своем дед.
Толпа подошла к райкому, но Живодерченко все заранее предусмотрел: незнакомые лица в гражданской одежде, с безразличным видом прогуливавшиеся около райкома, остановили толпу:
– - Граждане, сюда нельзя, давай обратно. Нечего гостям глаза мозолить. И без вас им есть с кем поговорить...
Сечкин сразу же оценил обстановку и стал сдавленным голосом давать распоряжения:
– - Ты, Бугаев, держи в поле зрения того шпиена. Вы, братцы, здесь побольше толкайтесь и отвлекайте внимание. А мы с дедом пойдем и устроим засаду в хорошем месте.
Осмотр гостями Орешников начался с осмотра столов, поставленных на свежем воздухе, на лужайке около райкома. Покрытые белыми скатерками, столы буквально ломились от всевозможных напитков и закусок. Столбышев поднял первый бокал за дорогих гостей, жадно выпил его и с удивлением посмотрел на пустое дно, а потом на Живодерченко: вместо шампанского ему налили лимонад. Зато Чизмэн, выпив, сладко облизнулся и положил себе полную тарелку черной икры. Второй тост за индийского гостя был поднят томатным соком, так как религия Кришна Дивана запрещала ему пить спиртное. Третий тост за дорогого гостя Чизмэна был поднят полными стаканами водки. Столбышев выпил и с нескрываемым раздражением посмотрел на дно стакана: на сей раз ему налили чистую воду.
Только после пятого тоста, который провозглашал председатель колхоза Утюгов -- за индийскую культуру и любимого в СССР писателя Рембранда Тагорова, -- "Рабиндраната Тагора" поправил его Живодерченко, справившись по бумажке, -- Столбышев смирился с судьбой и без отвращения выпил томатный сок.
После десятого тоста Чизмэн обнял за плечи сидевшую рядом с ним Соньку-рябую и с нескрываемым восхищением сказал:
– - Соч э найс персон!
На что Сонька ответила:
– - Мы за мир, против поджигателей войны!
Вначале Столбышев сидел около Кураки и все время ему говорил:
– - Ну, почему нельзя сосуществовать? Вот сидим же мы с вами за одним столом, пьем, так сказать, и если бы не американцы, то всегда, того этого, так бы и продолжалось...
Потом он пересел поближе к Дивану:
– - Индия -- миролюбивая страна, и мы ее искренне любим. Мы -- за мир, и вы -- за мир. Мы, того этого, не хотим войны, и -- вы. Мы -- за компромиссы, и вы тоже. Так в чем же дело? Американцы всему мешают. Они, так сказать, хотят поджечь войну...
Затем Столбышев подсел к мистеру Чизмэну:
– - Американцы -- чудный народ, но капиталистическая
Уполномоченный по соломе безнадежно махнул рукой:
– - Куда им!..
– - Вот видите!
– - продолжал Столбышев.
– - Все пути ведут к коммунизму...
Под конец он подсел к мадемуазель Шампунь. Ее агитировать не надо было, она в СССР получала жалование раз в двадцать больше, чем Столбышев. Поэтому Живодерченко показал ему глазами на Кришна Дивана.
– - Дорогой индийский гость! У нас, того этого, пока не всего достаточно. Трудности, так сказать, роста. Но уже и сейчас магазины ломятся от товаров...
Как бы в подтверждение слов Столбышева издали донесся треск: то орешане ломились в двери районного магазина.
– - Растущие, так сказать, потребности...
– - объяснил Столбышев.
Дед Евсигней и Мирон Сечкин долго сидели в засаде. Но каждый раз, как кто-нибудь из иностранцев шел в уборную, впереди его шел человек в штатском и показывал ему дорогу туда и обратно. Наконец, им повезло: сопровождающий товарищ показал Чизмэну дорогу туда, а обратно Чизмэн возвращался сам (работники МВД тоже ведь люди!)
– - Ну, с Богом!
– - перекрестился дед Евсигней, и они из кустов вышли на тропинку.
– - Мистер!.. Пан!.. Америка!.. Уолл стрит!..
На этом запас иностранных слов Сечкина исчерпался и он продолжал по-русски:
– - Воевать надо. Атомную бомбу бросать надо...
– - Но такую, чтобы только правительство, а не честных людей!..
– вставил дед.
– - Жизни нет. Понимаешь, нет жизни при этих паразитах!.. Спешите, а то вам то же самое будет! В колхоз вас загонят. Капут будет...
Чизмэн посмотрел на них осоловелыми глазами и вдруг запел на ломаном русском языке:
... Москва моя, страна моя, ты самая любимая...
– - Тьфу ты, чорт!
– - выругался дед и потащил Сечкина за рукав: -Пойдем, Мирон! Пойдем! Ты что, не видишь, что это свинья, а не американец?.. У, паразит грешный! Такому и атомную бомбу не жалко на голову бросить...
Вечером иностранцы прямо от стола пошли к машинам и уехали на станцию. Провожало их меньше народа, чем встречало, потому что в это время начался решительный штурм запертых дверей магазина. Но, когда двери, наконец, раскрылись, орешане к своему удивлению увидели, что магазин пуст.
– - И когда же они успели все унести?.. Не иначе, как тут по приказу Столбышева сооружен подземный ход...
– - Райка-полюбовница, небось, уж новые платья шьет!..
– - Граждане!
– - оповестил Мамкин.
– - Становитесь в очередь. Приказано отпустить по две пачки синьки для каждой кормящей матери!..
– - Вот тебе и растущие потребности!
– - заметил кто-то из толпы.
И в это время послышались окрики конвоиров. То из тайги гнали заключенных обратно в тюрьму.
А в далеком Нью Йорке огромные ротационные машины бездушно выбрасывали газетные листы с корреспонденцией Чизмэна.