Телеграмма из Москвы

Богданов Леонид

– - Садитесь, батюшка, сюда, садитесь..

Батюшка сел и боязливо посмотрел на другой конец стола: там уже назревал скандал.

– - Кум! Может вы не очень бы налегали? Еще рано, а вы уже лыка не вяжете!..

– - Ничего!.. Горько!.

– - Не кричите, кум, как свинья какая-нибудь. Может, молодые семейные дела обсуждают, а вы пристаете.

– - Кто пристает?!

– - Да вы же, кум, назюзюкались раньше всех и уже скандалите.

– - Ах, так?! Нет моей ноги за этим столом!.. Пошел вон! Не хватай за рукав! Отойди, а то плохо будет!..

– - Да что вы, куманек? Садитесь...

– - Иех!
– -

первые пуговицы брызнули с кумовского пиджака во все стороны, но драка не состоялась. Всему свой черед. Кума усадили, и он, горестно склонив голову на руки, просидел некоторое время в глубоком раздумье, а потом запел:

... Куманек, побывай у меня...

... Куманек, побывай у меня, -- подхватило сразу несколько мужских и женских голосов, и нескладным хором все грянули:

... Рад бы, рад бы побывать у тебя...

Рад бы, рад бы, побывать у тебя...

Песня все нарастала, нарастала, затем наперерез песне ударила гармошка плясовую.

– - Гуляй, душа!
– - лихо выкрикнул дед Евсигней и пошел вприсядку, выделывая замысловатые кренделя помолодевшими ногами.

– - Ай, да дед! Ай, да молодец! Эх!.. Эх!.. Стыдно вам, молодцы, стоять! Гляди, вон!

Через выкрики, музыку было слышно, как в одном конце деревни стройный хор старательно выводит "Ревела буря, гром гремел..." В другом конце с визгом и подсвистом резали "Барыню". А совсем близко раздавались выстрелы: это напившийся Чубчиков, выделенный в наряд для охраны порядка, стрелял по воробьиным гнездам из нагана.

Орешники гуляли. Гуляли три дня и три ночи. Спали, кто за столом между веселящимися, кто лез в кусты, кто забирался в сарай, избу. Ходили из хаты в хату, садились за стол, выпивали, а потом шли дальше. Пели песни хором и поодиночке. Почему-то дрались и тут же мирились, обнимались и целовали друг другу побитые физиономии. Там жена гналась за мужем с рычагом. Там муж таскал жену за косы. Молодежь разожгла костер посреди площади и бросала в него закупоренные бутылки с водой. Они громко лопались. Потом через этот костер прыгали все, кому не лень. Прыгал и Столбышев. Кто-то свалился в костер и чуть не сгорел. Стали искать фельдшера, искали, искали и не нашли. А он спал тут же, шагах в тридцати от костра в чужом огороде, между грядок.

Много бы бед натворили орешане за эти три дня и три ночи, но этого не случилось благодаря дяде Кузе, как его все называли. Откуда этот дядя Кузя взялся, кто он такой и куда он потом делся, никто не знал. Появился он вначале на свадьбе у Тырина. Сел за стол. Мало ли кто приходит и садится? Ешь и пей себе на здоровье. Ночью, когда кто-то с кем-то задрался, дядя Кузя их помирил. Потом еще кого-то помирил. Говорил он спокойно, рассудительно, но властно. И стали его принимать за старшего родственника. Потом, родственники невесты считали, что дядя Кузя принадлежит к родне жениха, а родня жениха считала, что дядя Кузя принадлежит к родне невесты.

– - Дядя Кузя рассудит, он старший родственник!..

– - Не веришь, спроси дядю Кузю, он не соврет...

– - Ты что шумишь? Хочешь, чтобы я дядю Кузю позвал?!

И был он нарасхват. Вначале на одной свадьбе, а по мере того, как люди разбредались и перемешивались, расширялось и его влияние. На второй день выяснилось, что дядя Кузя никакой не родственник, но это не подорвало

его авторитета. Наоборот, к нему стали относиться еще с большим уважением. Воспользовалась его влиянием и жена Столбышева. По ее просьбе он поговорил со Столбышевым, и тот покорно побрел спать к жене. И, может быть, остался бы там навсегда, но утром Семчук его потащил пить, и Столбышев так нагрузился, что только под конец третьего дня люди нашли его, случайно проходя мимо воробьехранилища. Двери хранилища были раскрыты настежь, и из них торчали сапоги Столбышева: бедняга не смог даже зайти во внутрь, как следует. Его растормошили. Он раскрыл глаза, поблуждал взглядом по потолку и развел руками:

– - И когда же они успели улететь?.. На колу мочала, того этого, начинай сначала!..

– ------

ГЛАВА XVI. СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ ПОХМЕЛЬЕ

Тихо в Орешниках. На улицах ни души. Только кое-где из раскрытых окон слышатся жалобные голоса: "Огуречного рассола..." -- "Мутит..." -"Голова... "Ох!..."

Три дня все праздновали, четвертый -- приходят в себя. Столбышев проспал часов до двух дня, потом приоткрыл тяжелые, словно свинцовые веки и посмотрел на потолок. Потолок был весь в подтеках, залепленный газетами, которые местами отстали, повисли лоскутьями, и эта картина беспорядка заставила его вспомнить о делах района. На двенадцать часов дня в райкоме было назначено экстренное заседание для обсуждения организационных вопросов уборочной и воробьепоставок. Столбышев честно попробовал встать, но сразу же схватился за затылок и повалился на подушки.

– - Может, тебе огуречного рассола выпить?
– - участливо склонилась Раиса над кроватью.

– - Ножницы!
– - простонал Столбышев.

– - Какие ножницы?

– - Самые настоящие, острые ножницы!

Раиса опасливо посмотрела на любовника и потрогала его лоб ладонью. Но он был в здравом уме и сознании, потому что, немного по-стонав. объяснил:

– - Я между двумя острыми ножами, так сказать. С одной стороны -- режет уборочная, с другой -- воробьепоставки. И чует, того этого, мое сердце, перережут они меня, как ножницы букашку.

– - Ничего. Ты возьми и свали вину на кого-нибудь.

– - Эх! Маланин, Маланин, где ты?..

Столбышев немного постонал, повздыхал, вылил три кружки огуречного рассола и повернулся на правый бок:

– - А ну их с их собраниями, заседаниями! Если кто из райкома, того этого, придет, так ты меня разбуди.

– - Тебя разбудишь...

Будить Столбышева не пришлось. День прошел спокойно. Ночью Столбышев выкрикивал во сне какие-то несвязные авральные команды и даже схватил лежавшую рядом Раису за горло и прохрипел:

– - Решения XX съезда партии знаешь?!

Раиса с трудом расцепила его руки и, опасаясь за свою жизнь, ушла спать на лавку. Остаток ночи Столбышев провел спокойно и только изредка бормотал:

– - Сократить сроки уборочной... Ответственность за уборку несет райком...

И ряд других цитат и выдержек из решений XX съезда. А утром все закипело, как в котле. Столбышев схватился с кровати и, не умывшись, не позавтракав, выскочил из избы, на ходу надевая пиджак. Он бежал в райком с такой скоростью, словно за ним гналась стая волков, или он торопился занять очередь за селедкой. Вбежав в райком, он громко крикнул: