Телесные повреждения
Шрифт:
— Но как ему это удалось? Неужели члены вашей партии не просмотрели избирательные списки перед выборами?
Минога криво усмехается.
— Тут вам не Канада, дружок. И не Британия. Здесь не существуют общепринятые правила, они попросту не применимы. Однако я собираюсь сделать то, что сделали бы милые канадцы. Я представлю результаты выборов в Суд и потребую переголосования. Я собираюсь потребовать, чтобы расследование вела независимая следственная комиссия. — Он коротко смеется. — Друг мой, итоги будут теми же самыми. Только это займет больше времени.
— Тогда зачем же начинать?
— Начинать?
— Если все так отвратительно, как вы рассказываете, и
Минога застывает в поисках ответа. Ренни слегка тормошит его.
— Вы правы, это кажется нелогичной и бесполезной тратой времени. Но именно поэтому вы и поступаете так, а не иначе, вопреки всем законам логики. Вы поступаете так, потому что все в один голос заявляют, что это невозможно, что бороться бесполезно. Они не могут даже представить иной ход событий. Это мой долгпредставлять его, и они знают, что если хоть один человек усомнится в заведенном порядке, вернее в беспорядке вещей, то для них это может оказаться очень опасным. Вот так то, друг мой, — Минога порывается сказать что-то еще, но тут раздаются крики из-за двери, матросы привстают посмотреть в чем дело, очень быстро собирается кучка любопытных.
Ренни тоже встает, пытаясь разглядеть, что происходит. Она видит Лору. Та ведет Эльву, поддерживая ее, у Эльвы закрыты глаза, она беззвучно рыдает. Ее майка, украшенная надписью «Принц Мира», вся в красных пятнах, на лице кровавые ссадины.
Лора сидит за столом, согнутая нога лежит на другом колене. Перед ней порция рома с лаймом и полный бокал кубиков льда. На столе — белый эмалированный тазик, вода в нем покраснела от крови. Эльва сидит рядом, она все еще плачет, уткнув голову в колени. Лора смывает со старухи кровь голубым гостиничным полотенцем.
— Может, ее уложить в постель? — спрашивает она у Ренни.
— Да что случилось, может объясните наконец? — не выдерживает Ренни.
— Я сама толком ничего не знаю. Я не успела ничего заметить, все произошло слишком быстро. Принц стоял у избирательного участка, разговаривал с людьми, и тут началось такое… Появились два полицейских с винтовками, и министр юстиции с ними. Они подскочили к Принцу и начали избивать его. Только не спрашивай почему.
— С ним все в порядке? Он не сильно пострадал?
— Мне ничего не известно. Я даже не знаю, где он сейчас. Но думаю, скоро появится, он всегда появляется.
— А Эльва?
— Да она как вцепится министру юстиции в горло, чуть не задушила его, еле оторвали. Они хватили ее прикладом по голове, чтобы утихомирить.
— Я могу чем-нибудь помочь? — При виде крови в белом тазу Ренни мутит. Может ей сходить за Бэнд-Эйдз [7] тогда…
— Притащи мне сигарет. Там в баре, «Бенсон и Хедж». Может проводить ее домой?
7
Band Aids — спасательная команда.
— Марсон, — раздается голос Эльвы. — Когда-нибудь я его убью.
— Что? — не понимает Ренни. — Что она говорит?
— Это все Марсон затеял — Эльва уже не плачет, глаза широко раскрыты. — Все он. Он называл министра юстиции нехорошими словами. Зачем ему понадобилось?
— Дерьмо, — с презрением цедит Лора. — Этот Марсон полагает, что все должны сдохнуть за революцию. За ЕГО революцию. Он ни перед чем не останавливается. Он бы лучше снял свои дурацкие ковбойские сапоги, держу пари, что он их и на ночь не снимает. Приехав из Штатов, он вообразил себя Посланником
— Мне уже лучше. — Эльва берет кубик льда и засовывает себе в рот.
— У нее еще идет кровь, — открывает рот Ренни, но Эльва уже удаляется твердой походкой, как будто с ней ничего не произошло. — Может, тебе пойти с ней?
Лора пожимает плечами.
— Так она мне и позволила, как же. Что это взбрело тебе в голову? Она поступает, как ей заблагорассудится. В этой дыре, когда достигаешь ее возраста, тебе никто слова не может сказать поперек.
— А ей есть куда пойти? О ней кто-нибудь позаботится?
— У нее есть дочери. Внуки. Она не нуждается в их опеке, сама о них заботится. Здесь вся жизнь держится на таких старухах, как она.
Гостиничная горничная уносит тазик. Ренни становится сразу легче дышать, крови больше нет. Люди вернулись к прерванным напиткам и закускам, стало тихо, на воде покачиваются в солнечных лучах яхты. Лора прикуривает, выпуская из ноздрей длинную струйку серого дыма.
— Все затеял Марсон. Это он заставил Принца участвовать в выборах, убедил его выдвинуть свою кандидатуру. Принцу бы это самому в голову не пришло. Марсон бы Господу Богу плешь проел, будь у него такая возможность. Он прекрасно понимает, что за него лично голосовать никто не будет. Его никто не любит, все любят Принца, вот Марсон и убедил Принца сделать это для него. Принцу втемяшилось, что Марсон незаслуженно обиженный, и переубедить его невозможно, что тут поделаешь?
— Как ты думаешь, он победит? — спрашивает Ренни.
— Если Господь внемлет мне, то нет. Надеюсь, проиграет. Надеюсь, что провалится с треском, чтобы впредь неповадно было. Тогда, может, мы сможем вернуться к нормальной жизни.
Ренни устало тащится в гору к дому Поля. Как жаль, что он не сказал ей, когда вернется, а в ее положении вряд ли уместно предъявлять какие-либо требования. Она всего лишь залетная пташка, гостья. Постоялец. Визитер.
Вдоль дороги ни единого деревца, чтобы укрыться от палящего солнца, асфальт чуть не плавится. В такое время на крылечках не увидишь ни одного человека. Но Ренни спиной чувствует на себе любопытные взгляды. На полдороге, не доходя холма, ее окружает стайка школьниц, с десяток девчонок, разного возраста и роста, все в одинаковых плотных черных юбках, белых блузках с длинными рукавами, с белыми лентами в волосах, почти все босиком. Не говоря ни слова, две девочки берут ее за руки с двух сторон. Остальные со смехом кружатся возле Ренни, изучая с самым пристальным вниманием ее платье, сандалии, сумочку, волосы.
— Вы тут недалеко живете? — спрашивает та, что держится справа. На вид ей лет шесть, и когда Ренни заговаривает с ней, она внезапно смущается, но не выпускает руку из своей ладошки.
— У тебя есть доллар? — опрашивает левая малышка. Но первая девчушка сердито обрывает ее: «Не будь дурой».
— Вы сестры? — спрашивает Ренни.
Ее спутницы пускаются в пространные объяснения, из которых можно заключить, что они тут все сестры: некоторые родные, некоторые двоюродные, другие приходятся двоюродными сестрами одним, но никак не другим. «У них один папа, но разные мамы», — щебечут они. Когда они доходят до ворот, где живет Поль, девочки молча выпускают Ренни из своих цепких лапок. Им известно, что она живет здесь. Они провожают Ренни взглядом, хихикая за ее спиной.