Телесные повреждения
Шрифт:
— По-моему, ты не рад, — скорей утверждает, чем спрашивает Ренни.
Поль выходит из ванной и твердой походкой направляется к кровати. Он старше, чем показался ей вначале.
— А чему радоваться?
— Доктор Минога — хороший человек, — начинает объяснять свою мысль Ренни. Это сущая правда, не его вина, что ей не нравятся положительные персонажи. Когда чересчур много пресного, всегда тянет на остренькое.
— От хороших людей сплошная головная боль, они как иголка в заднице. С ними невозможно иметь дело. Политик всегда использует людей. Иными словами, он эксплуататор,
— А для тебя? — Ренни опять принялась за свои расспросы.
Поль сидит на краешке кровати, он поглощен своими мыслями, и не спешит укладываться.
— При чём тут я? Я нейтральный. Мое дело сторона. Сейчас важно узнать, что думает оппозиция. О чем думает Эллис.
— А о чем думает Эллис?
— Если бы я знал. Но ему вряд ли понравится такой расклад.
— А как с Принцем?
— Принц — романтик. Он поддерживает боевой дух и считает, что этого достаточно.
Наконец Поль ложится в постель, заползает под москитную сетку, укрывается ею, поворачивается лицом к Ренни. Видно, что он безумно устал. Сейчас он больше всего похож на обычного провинциального обывателя. Для полноты картины не хватает только пижамы в полоску и сердечного приступа. Хотя Поль не из таких. Просто у Ренни воображение разыгралась из-за пережитых треволнений. У нее наконец созрело решение, о котором Поль не догадывается. Она уедет отсюда. Завтра днем она сядет на судно, а то, что отделяет ее от этого момента уже пустяк, пустая трата времени. Может, она скажет, что у нее разболелась голова. Что ей нужно отоспаться.
Как говорят юристы, сомнения всегда толкуют в пользу ответчика. При отсутствии улик можно оправдаться, или это только теория? Ренни многим обязана ему. Поль вернул ей себя, веру в свое тело. Возможно, он и не подозревает об этом. Ренни обнимает его. В конце концов ей удобно и уютно. По-доброму.
— Что тебе снится? — это ее последнее желание, это она действительно хочет знать.
— Я же тебе говорил.
— Ты лгал.
Какое-то время Поль не отвечает.
— Мне снится яма, — произносит он.
— А еще? — продолжает допытываться Ренни.
— Больше ничего. Просто выкопанная в земле яма, довольно просторная, вокруг растут деревья. Я иду к ней… На краю навалена груда обуви…
— А дальше?
— Дальше я просыпаюсь.
Ренни слышит какие-то звуки, но не может понять, что они означают. Ей кажется, что это дождь. Но к шуму дождя примешивается что-то непонятное. Поль выскакивает из постели раньше, чем она успевает что-то сообразить. Ренни идет в ванную, заворачивается в большое полотенце. Кто-то отчаянно стучит в дверь, раздаются голоса.
Она выходит в гостиную. Посреди комнаты стоит совершенно голый Поль, на нем повисла Лора. На ней нет сухой нитки, с платья стекает вода.
Ренни застывает с открытым ртом, придерживая полотенце. Поль отрывает от себя Лору, трясет ее за плечи. Ренни ничего не понимает из ее бессвязных выкриков.
—
— Миногу убили, — отвечает Поль поверх Лориной головы.
Ренни холодеет от ужаса. Не может быть. В это так же невозможно поверить, как если бы он сказал, что на землю высадились марсиане. Это розыгрыш. Глупая шутка.
— Они стреляли в спину. В затылок. Прямо на дороге, — говорит Лора.
— Кто бы это мог быть? — Ренни думает о спутниках Миноги, о трех незнакомцах в зеркальных очках. Ей необходимо чем-то занять себя. Надо напоить Лору чаем.
— Одевайся, — говорит ей Поль.
Лора опять плачет.
— Суки, как они могли решиться на это.
Закрытый гроб с телом доктора Миноги стоит в гостиной. Он сколочен из темного дерева, без всякой вычурности. На крышке гроба — пара раскрытых ножниц. Ренни не знает, являются ли они частью какого-то незнакомого ей ритуала, или их просто кто-то забыл.
Гроб возвышается на двух стульях посреди комнаты, как на театральных подмостках, будто символ чего-то непоправимого, что произошло в какой-нибудь нравоучительной пьесе. Только непонятно, в чем мораль. Кажется, сейчас крышка откинется, и оттуда, как чертик, выскочит живой и невредимый Минога и присоединится к собравшимся. А все происходящее окажется не более, чем веселой шуткой. Только все знают, что этого не произойдет.
Кроме Ренни в комнате еще много женщин, они сидят кто на стульях, кто на полу, у многих на руках спят дети. Некоторые стоят, прислонившись к стене. Уже час ночи. Через открытую дверь видно, как на кухне хозяйничают другие женщины: они варят кофе, расставляют тарелки для еды, которые принесли с собой. Это так похоже на Грисвольд, когда хоронили ее бабушку. Только в Грисвольде ели после похорон, а не до, и в церкви устраивали отпевание. Здесь, похоже, не соблюдаются подобные обряды. Одна начинает, ей вторят другие, кто-то играет на губной гармошке.
Вдова Миноги занимает особое место, позади гроба; она плачет не переставая, не пытаясь скрыть своих слез. Никто не выражает своего неодобрения, это в порядке вещей. В Грисвольде все по-другому. Там горестно сопели и шмыгали носами, чтобы не плакать в голос; демонстрировать свое отчаяние на людях, не прятать заплаканное лицо, нет, это считалось недостойным. Если вы вели себя подобным образом, то вам давали успокоительное и посыпали наверх отлеживаться.
— За что? За что? — без устали вопрошает вдова.
Эльва сидит рядом, держа ее руки в своих и тихонько поглаживает ей пальцы.
— Я принимала его, когда он появился на свет, а теперь провожаю из этого мира в последний путь.
Две женщины выходят из кухни, неся поднос с кружками горячего кофе. Ренни берет одну кружку, кусок бананового хлеба и кокосовое печенье. Это уже вторая чашка кофе за сегодня. Ренни садится на пол, ноги не слушаются ее. В ней шевелится ревнивое чувство, она здесь никому не нужна, она чужая. В этом гробу лежит с продырявленным черепом целая эпоха, так бесславно оборвавшаяся, такая дикая, нелепая смерть. Теперь она понимает почему он хотел, чтобы она написала об этом месте: может быть, тогда всего этого бы не произошло. Во всяком случае для него.