Тельняшка для киборга

Рубан Николай Юрьевич

Орлами глядели только комроты Бздынь да неутомимый Ауриньш – кроме гранатомета, рюкзака и остальной штатной экипировки киборг тащил на плече железный ящик с пистолетами. Ящик он подхватил с плеча второкурсника Мишки Алексеева на двадцать восьмом километре пути – ровно за секунду до мгновения, когда Мишка готов был швырнуть это орудие пытки в грязь. Не сгибаясь подо всей этой грудой железа, Маргус бодро месил яловыми сапогами стылую жижу, и при этом еще умудрялся наигрывать на губной гармошке – прощальном подарке «генерала» Мишки Шоломицкого.

Теперь он считался второкурсником: первая часть эксперимента была признана успешно выполненной, и после зимней сессии Маргус был переведен в первый взвод, к курсантам второго

курса. Первокурсники провожали его, словно в дальнюю дорогу – с объятиями, хлопаньем по спине и наказами жаловаться, если что. Надарили кучу подарков – большей частью для Маргуса бесполезных, ну да какая разница? Рижанин Юрка Блинников подарил наполовину пустой флакон престижнейшего одеколона «Командор» фабрики «Дзинтарс» – привет с родины, парень! Цунь торжественно вручил ободранный жестяной портсигар с поломанной защелкой (фигня, ты потом починишь). Рустамджон Садыков нахлобучил голову киборга новенькую кокандскую тюбетейку. Прижимистый Леха Мамонт повздыхал-покряхтел и вытащил из чемодана редкую вещь – китайский фонарик.

– Держи, Маргус. Да не профукай, як ты умеешь – такый фонарык вже не купишь…

Увы и ах – половину подаренного Маргус профукал в первую же неделю пребывания в новом коллективе. В том числе и «фонарык». Э, да что вы хотите – искусству сохранять свои вещи в казарме за полгода не научишься… И надо сказать, Маргус по этому поводу здорово переживал, хоть и жадным не был, да и в темноте прекрасно видел безо всякого фонаря – а все равно расстроился.

– Ты чего играешь, Маргус? – догнал его Алексеев. Избавленный от этого проклятого ящика, он чувствовал себя окрыленным – словно в невесомости.

– Не знаю, – оторвался от губной гармошки Ауриньш. – В кино один солдат играл эту музыку, я запомнил, теперь вот пробую…

– Ну-ка, ну-ка… Э, да это «Лили Марлен»! Слова знаешь?

– Нет, я только мелодию слышал. А ты знаешь?

– А как же! Давай, играй!

Мишка перебросил десантный «калашников» на грудь, лихо сдвинул шапку на затылок и, воодушевляясь с каждым шагом, запел:

Vor der Kaserne vor dem grossen TorStand eine Laterne, und steht sie noch davor,So wolln wir uns da wiedersehn,Bei der Laterne wolln wir stehnWie einst, Lili Marleen…Возле казармы, в свете фонарякружатся попарно листья сентября,ах, как давно у этих стеня сам стоял,стоял и ждалтебя, Лили Марлен.

Понемногу песню начали подтягивать остальные «немцы» первого взвода:

Unsre beiden Schatten sahn wie einer aus;Dass wir so lieb uns hatten, das sah man gleich daraus.Und alle Leute solln es sehn,Wenn wir bei der Laterne stehnWie einst, Lili Marleen.Если в окопах от страха не умру,если мне снайпер не сделает дыру,если я сам не сдамся в плен,то будем вновькрутить любовьс тобой, Лили Марлен. Schon rief der Posten: Sie blasen Zapfenstreich;Es kann drei Tage kosten! – Kam'rad, ich komm ja gleich.Da sagten wir auf Wiedersehn.Wie gerne wollt' ich mit dir gehn,Mit dir, Lili Marleen!Лупят

ураганным, Боже, помоги!Я отдам Иванам шлем и сапоги,лишь бы разрешили мне взаменпод фонаремстоять вдвоемс тобой, Лили Марлен.

К ним подключились и другие – даже те, кто не знал слов, но как-то помыкивали в такт, а уж последние строчки тянули все хором:

Deine Schritte kennt sie, deinen zieren Gang,Alle Abend brennt sie, mich vergass sie lang.Und sollte mir ein Leids geschehn,Wer wird bei der Laterne stehnMit dir, Lili Marleen?Есть ли что банальней смерти на войне,и сентиментальней встречи при луне,есть ли что круглей твоих колен,колен твоих,Ich liebe dich,моя Лили Марлен.Aus dem stillen Raume, aus der Erde GrundHebt mich wie im Traume dein verliebter Mund.Wenn sich die spIten Nebel drehn,Werd ich bei der Laterne stehnWie einst, Lili Marleen…Кончатся снаряды, кончится война,возле ограды, в сумерках одна,будешь ты стоять у этих стен,во мгле стоять,стоять и ждатьменя, Лили Марлен.(перевод И. Бродского)

И оказалось – на удивление хорошо шагается под эту песню. Недаром немцы через всю Европу под нее протопали, уж они в этом толк понимали.

– Ауриньш, что за херня! – возник рядом Бздынь. – Отставить фашистские песни!

– Да товарищ капитан! – дружно вступились все. – Что тут фашистского? Нормальная солдатская песня!

– Не звездите мне тут! Про что хоть поете?

Перевели охотно, в цветах и красках.

– Вот и все, – пояснил Алексеев. – Ее в войну и англичане пели, и американцы. Нормальная же песня. И шагается под нее хорошо.

– Лучше б «Катюшу» спели, – проворчал Бздынь. – Ее хоть знают все…

– «Катюша» – хорошая песня, – согласился Маргус, – только на такой темп движения она плохо ложится…

– Это точно, – вынужден был признать ротный. – Ладно, пойте… Гитлерюгенды хреновы.

И гармошка зазвучала вновь – уже в полный голос. И курсанты уже не засыпали на ходу – лучше всяких команд и окриков подбадривала старая песня о вечной солдатской тоске по дому. Немного печальная, но все равно хорошая. Солдатская, одним словом. И легко верилось в то, что под такую песню и в самом деле можно хоть через всю Европу прошагать…

Назад в Рязань рота возвращалась через две недели. За это время Ока уже разлилась, и посуху было ни пройти, ни проехать. Поэтому роту перебрасывали по воздуху, эскадрильей «Аннушек». Самолеты летели низко, на стометровой высоте. Внизу проплывали, вспыхивая отраженным вечерним солнцем, полузатопленные березовые рощи. Маргус весь полет не отрывался от иллюминатора, плюща тонкий нос о холодный плексиглас.

– Что, красиво? – кивнул Алексеев, сидевший на соседнем дюралевом сиденье.