Тело любит правду. Как заговорить на том языке, который тело способно понять

Серван-Шрейбер Давид

Проявление чувства не может излечить ран, но может избавить от ощущения одиночества и страха. И как теперь стало известно — от боли. В американском университете штата Висконсин один из крупнейших специалистов по нейробиологии Ричард Дэвидсон провел эксперимент: подвергая женщин легкому электрошоку, он с помощью приборов измерял страх и боль, которые они при этом испытывали. Магнитно-резонансный томограф фиксировал активность их мозговой деятельности. Если во время эксперимента женщин оставляли одних, им было страшно, они испытывали физическое страдание. Их эмоциональный мозг был частично задействован. Если же сотрудник лаборатории, с которым они не были знакомы и лица которого даже не видели, просто держал их за руку, то страх становился

меньше, но мозг все еще реагировал на боль. Когда же за руку их держал муж, то мозг успокаивался на всех уровнях [101] .

101

J. A. Coan, H. S. Schaefer, R. J. Davidson. Lending a Hand: Social Regulation of the Neural Response to Threat. Psychological Science. 2006. Vol. 17. № 12. P. 1032–1039.

Через телесный контакт передается нечто замечательное, по силе воздействия сопоставимое с лекарством, снимающим боль и страх. И чем ближе отношения между людьми, тем эффективнее «лекарство»: его воздействие на мозг женщины было прямо пропорционально ее любви к мужу. Когда он брал ее за руку, изменялась деятельность одной из самых глубинных частей эмоционального мозга — гипоталамуса. Именно он регулирует выработку всех наших гормонов, и главное, гормонов стресса. Возможность воздействовать таким образом на гипоталамус, да еще и без побочных эффектов — это же просто мечта фармацевтической промышленности!

Исследователи из университета Висконсина называют эту чувственную связь «скрытым регулятором»: когда все благополучно, он никак себя не проявляет, но зато при стрессе или угрозе играет ключевую роль.

Когда я работал в Гватемале с группой «Врачи без границ», то заметил, что психотерапевты майя часто во время коллективных собраний держались за руки, как дети. Сначала меня это озадачивало. Но затем, глядя на их широкие улыбки и взрывы дружного смеха, я подумал, что они, пожалуй, гораздо умнее нас. Зачем лишать себя такого удовольствия?

Кристина и Максим интуитивно поняли это в тот вечер в больнице. Как и во многих других областях, майя, наверное, задолго до нас сделали открытие: они нашли простой и прямой доступ к наиболее глубинной потребности человеческого существа — физически ощущать связь с близким человеком… Может, стоит и нам почаще пользоваться этим открытием?

Встать лицом к лицу с тем, что ты смертен, — это делает сильнее

В 1970-е годы, когда химиотерапия еще не достигла таких успехов, женщины с метастазирующим раком груди практически считались обреченными. И до сих пор рак остается болезнью, о которой почти что нельзя говорить.

В дополнение к страху смерти, больные страдают от стыда и одиночества.

В Стэнфорде двое психиатров-мечтателей, Ирвин Ялом и Дэвид Шпигель, решили проводить для таких пациенток еженедельные сеансы групповой терапии, чтобы дать им возможность поговорить о своих переживаниях и через противостояние со смертью — этим «страшным торжественным актом», как назвал ее Толстой в «Смерти Ивана Ильича», — помочь… вырасти. Смелая попытка.

Психиатры, вооруженные познаниями в философии экзистенциализма, замечательным образом связали между собой философию и медицину. Встретившись с Дэвидом Шпигелем в Стэнфорде, я попросил его рассказать о своем подходе и том, каким образом философия повлияла на терапевтическую работу. Вот что мне довелось услышать.

«Я больше всего интересовался европейскими философами: Кьеркегором, Сартром, Мерло-Понти, Хайдеггером, потом еще Кантом и Гегелем. Американская актриса Лили Томлин однажды сказала: „Я всегда хотела стать кем-то. Теперь я понимаю, что должна была желать более конкретно“. Экзистенциальная философия считает,

что на самом деле нам нужна меньшая конкретность. Мы психологически растем, когда понимаем, что подлинные человеческие отношения требуют выхода за пределы тех образов, которые объясняют нам, кем мы являемся или кем другие являются для нас. Тогда мы получаем свободу заново пересоздать себя и предоставляем ту же свободу другим. Исходя из этого, я стал разрабатывать такую психотерапию, которая стремилась бы развивать подлинные отношения между терапевтом и пациентами. Терапию, которая стимулировала бы и уважала выбор, который делается с решимостью, особенно перед лицом смерти.

Сегодня, посвятив десятки лет работе с группами пациентов, находящихся на пороге смерти, я убежден в одном: встать лицом к лицу с тем фактом, что ты смертен, когда тебе приходится находиться рядом с умирающим, а потом оплакивать его уход, — это не ослабляет человека, а делает его сильнее. Встающий перед этим последним пределом получает возможность приблизиться к определенным его аспектам, более или менее поддающимся контролю, — это решения медицинского характера, близость и общение с близкими людьми, а может быть, и само то, как человеку умереть…

Пациенты видят, как от сеанса к сеансу постепенно уходят другие люди, страдавшие той же болезнью, люди, с которыми они встречались каждую неделю, которых хорошо знали. Они постигают разумом их уход и могут представить траур по себе самим, когда придет их черед, и, как ни странно, это придает уверенности. Они понимают, что не угаснут бесследно, не уйдут незамеченными.

Эмили, участница одной из наших групп, больная раком груди, выразила это так: „То, что я обнаружила в ходе первых сеансов, несколько сродни тому страху, который испытываешь, глядя из окна верхнего этажа очень высокого здания или находясь на краю Большого Каньона. Вначале страшно даже просто взглянуть вниз (у меня сразу кружится голова), потом постепенно приучаешься смотреть и понимаешь, что, если упадешь, это будет катастрофа. Однако при этом чувствуешь себя сильнее, потому что сумел взглянуть вниз. Именно это я ощущаю по отношению к смерти: теперь я могу взглянуть вниз. Не могу сказать, что чувствую себя безмятежно, но смотреть могу“.

Своих пациентов я учу мантре: „Надейтесь на лучшее, готовьтесь к худшему“. Ключ в том, на что ты надеешься. Если на долгую жизнь больше рассчитывать не приходится, тогда максимально полное использование того времени, что еще осталось, — очень хорошая альтернатива. С одной женщиной мне случилось повстречаться в день ее смерти, и среди тех, кого я знал, она больше всех была исполнена надежд. Она знала, что вот-вот уйдет, и с интервалами в пятнадцать минут запланировала встречи со всеми членами своей большой семьи. Она хотела сказать каждому, что в жизни надо „идти в ногу со временем“, и ожидала этой возможности с большим нетерпением. Философия ставит нас лицом к лицу с нашими ограничениями — но и с нашими возможностями тоже».

Спустя десять лет после того как он перестал вести эти группы, Дэвид Шпигель захотел узнать, что стало с теми женщинами, которые научились «подлинным отношениям» и смогли посмотреть в лицо своим самым страшным страхам. К его изрядному удивлению, они прожили вдвое дольше тех, кто при том же диагнозе не участвовал в группах обсуждения… [102] Подлинность обладает силой, которую не предвидел никто из великих философов.

Май 2007

102

D. Spiegel, J. R. Bloom, Н. С. Kraemer, Е. Gottheil. Effect of psychosocial treatment on survival of patients with metastatic breast cancer. The Lancet. 1989. № 2(8673) (nov. 18). P. 1209–1210.