Телохранитель Генсека. Том 4
Шрифт:
— Ничего особенного, Леонид Ильич. Посоветовал быть честной с самой собой. Если хочет жить — то пусть живет достойно. А если не хочет, пообещал организовать ей веревку и мыло. Жестко, да, но по другому никак.
— Добрый ты, Володечка, — усмехнулся Леонид Ильич. — Жестко, но подействовало. Я уж не знал, к какому позору готовиться, а все обошлось.
Брежнев замолчал, переключив внимание на какие-то бумаги, лежащие на столе.
— А теперь мне объясни это вот. Я знаю, что ты вчера беседовал с Мастерсом, — и подал мне распечатку перевода «Нью Йорк таймс».
— Русские перенимают китайский опыт? — вслух прочел я
— Про Галину и детей руководящих работников можешь пропустить, — остановил меня Леонид Ильич. — Ниже читай, с третьего абзаца.
— Советский Союз — это федерация, — продолжил чтение с того места, на которое указал Брежнев. — И принятие новой конституции запустило процесс «пересборки» Советского Союза. Советские руководители, скорее всего не представляли всех сложностей, которые предстоят в связи с приведением конституций союзных республик в соответствие с конституцией Союза. Местные элиты не готовы к волнениям, аналогичным тем, что недавно погасили в Тбилиси. Рискну предположить, что подобные события вскоре могут произойти в любой союзной республике. Но наиболее взрывоопасными являются некоторые районы Кавказа и Средней Азии.
— Это он сам каркает или с твоих слов записано верно? — Леонид Ильич смотрел на меня строго, «добрый дедушка» пропал, передо мной сейчас сидел жесткий, даже жестокий боец. Но я давно понял, что Леониду Ильичу надо говорить правду и только правду. Он не умел, как я, читать мысли, но ложь чувствовал спинным мозгом.
— Я рекомендовал ему не акцентировать статью на Галине, и не раздувать тбилисские события. Остальное он сам додумал. Признаюсь, по поводу Грузии я ждал большего шума в западной прессе, но ваша дочка стала главным событием дня. Ее выход на работу затмил протесты, переключив на себя внимание всего мира. Да, Мастера здесь заносит с его прогнозами, однако я бы не спешил называть это очернением нашей страны.
— А как же еще называть подобные «предсказания»? Он же нам чуть ли не гражданскую войну пророчит.
— Извините, Леонид Ильич, но в кои-то веки мне придется согласиться не с вами, а с прогнозами Мастерса. Да, журналист сгустил краски — работа у него такая — но по сути вопроса он прав. У нас в стране действительно имеются точки напряжения, которые сейчас придется особенно бдительно контролировать. Это Карабах в Азербайджане, Казахстан, где проживают всего тридцать процентов казахов. В частности, территория Рудного Алтая. Так же Петропавловская область, Павлодарская область. Русскоязычные регионы. Далее — юг Киргизии. Вообще Ферганская долина — там такая чересполосица по национальностям, что я даже представить не могу во что выльется в будущем бездумное отношение к границам. Совершенно не учтен национальный вопрос. Если наши противники захотят раскачать ситуацию, они имеют серьезную основу для этого. Достаточно поднести спичку — и полыхнет. Я еще молчу о Крыме.
Леонид Ильич глубоко задумался над моими словами. Я не удержался и заглянул в его мысли. Там бродили сомнения. С одной стороны, он доверял мне лично, считал умным, ценил советы. С другой — не хотел верить в подобные прогнозы, считая их паникерством или желением безопасника лишний раз перестраховаться. В отличие от меня, он не знал, как разваливался СССР, и не мог себе даже представить подобного кошмара. Однако я чувствовал, что давить на него дальше не стоит — можно перестараться и получить результат обратный желаемому.
— Я понял тебя, Владимир Тимофеевич, еще подумаем, — Леонид Ильич встал, протянул мне руку, давая понять, что встреча закончена.
Тем же вечером я навестил Галину Брежневу. С собой прихватил несколько газет, где она была сфотографирована у ткацкого станка рядом с пожилой наставницей. В косыночке, халатике — обычная нормальная женщина.
Сейчас я смотрел на нее и впервые видел «кремлевскую принцессу» трезвой, в сознании, но без напускной наглости и бравады. Она сидела напротив, лицо усталое, без косметики, волосы собраны в гульку на макушке.
— Галь, про тебя тут совсем немного. И очень комплиментарно… — я кашлянул, прочищая горло, и с выражением прочел:
— Эта скромно одетая женщина ничем не выделяется из общей массы рабочих, спешащих к началу смены. Ничто в ее облике не указывает на то, чьей дочерью она является. Идеальный пример, показывающий, что в СССР действительно существует равенство. Настоящая дочь своего отца — человека, отдавшего себя целиком и полностью служению стране…
— Переборщили, откомплиментили по самое немогу! — Галя фыркнула прямо в чашку чая и рассмеялась, вытирая лицо ладонью. — И ничего папа не отдавал стране, у него просто жизнь такая. Он другой жизни не знает и не хочет знать.
Она помолчала некоторое время, будто подбирая слова.
— Володя, а ведь он действительно никогда не жил для себя. Я как-то раньше и не задумывалась… — брови Галины взлетели вверх, делая ее похожей на удивленную девочку. — Получается, и вправду папа мой… великий, что ли? Ёлки-палки, опять дурацкий пафос!
— Нет, Галя, не пафос, а констатация факта. Он действительно великий человек. Боюсь, поймут это нескоро, но история всех рассудит. Когда-нибудь, в будущем… — я смазал конец фразы, хотя на языке вертелось: «…когда намотают соплей на кулак»…
— Завтра тебя будить? — сменил тему. — Или будильника достаточно?
— Будильника достаточно. Нафиг такие подъемы. Как в страшном сне. Да и не лето сейчас, чтобы в холодную водичку окунаться, — проворчала Галина.
— Тогда я пойду, мои заждались. Дома практически не бываю.
— Бери, — Галина серьезно посмотрела на меня и вздохнула:
— Повезло твоей жене. Никогда не могла понять, почему такие мужики, как ты — настоящие мужики — выбирают в жены серых мышек?
— Галь, потому, наверное, что серых мышек на руках носить удобно — они ногами не дрыгают, — отшутился я и поспешил покинуть квартиру Галины Брежневой. Не хватало еще, чтобы она в меня втрескалась, а дело, похоже, к этому идет.
Как только я открыл дверь в родную квартиру, чуть не столкнулся с женой.
— Володечка! — Света будто стояла у дверей, ожидая меня. Конечно, специально не ждала, просто копошилась в коридоре, перебирая какие-то вещи, но получилось вот так. Я улыбнулся, раскинул руки. Она бросилась мне на шею, я легко поднял жену и прошептал в ушко:
— Мышка ты моя! Как же я люблю тебя…
Я не кривил душой, я действительно уже по-настоящему любил эту маленькую женщину. Она как-то тихо, ненавязчиво присутствовала в моей жизни., но всегда дарила тепло. Когда я был Владимиром Гуляевым, даже не подозревал, что счастье бывает таким вот — безусловным, спокойным и светлым.