Телохранитель поневоле

Серебрянская Виктория

– Я договорилась с Игги: завтра на работу выйдет она и доработает оставшиеся четыре дня. Поменяетесь сменами. А ты потом выйдешь вместо нее уже на полную пятидневку. – Линда поколебалась, но потом все же сжала мне руку и заглянула в глаза: – Лена, у тебя точно все в порядке? После тех парней из-за стены ты сама не своя. Помощь нужна?

Колебалась я не более доли мгновения. Отрицательно мотнула головой:

– Все хорошо! А за выходные спасибо! Я все отработаю! Если что-то будет нужно…

– Брось, – перебила меня, поморщившись, Линда. – Ты что же, думаешь, я совсем ничего не понимаю? Я помню, какой ты появилась на пороге кафе: огромные перепуганные глаза, дергалась от каждого резкого звука.

И с ужасом смотрела на открывающуюся дверь больше месяца. Я сразу поняла, что ты скрываешься. И Лена, по какой бы причине ты ни сбежала из дому, если у тебя будут проблемы – не молчи! Хорошо? Я сама могу не много. Но у отца связи обширные. И работу другую поможем найти, и спрятаться! Хотя мне не хотелось бы с тобой расставаться. Кем бы ты ни была в прошлой жизни, сейчас ты молодец! Очень хороший и расторопный работник. Недаром же отец распорядился платить тебе на пять кредитов за смену больше, чем Игги. Та – типичная раздолбайка, никакой ответственности. Ей бы я не доверила, как тебе сегодня, достать из кладовки воду и самой встать за кассу.

От избытка эмоций у меня защипало в носу. Шумно и прерывисто вздохнув, шагнула вперед и крепко обняла Линду:

– Спасибо! За все! – шепнула срывающимся голосом куда-то в изгиб шеи барменши. Линда пахла вкусной сдобой и домашним теплом и уютом. Всем тем, чего я была лишена по собственному же выбору. Вдохнув этот запах полной грудью, я внезапно решилась и лихорадочно зашептала: – Может, все еще и обойдется. Он, кажется, меня не узнал. Но если кто-то из сегодняшних визитеров вдруг начнет меня искать или просто крутиться поблизости, то, скорее всего, мне действительно понадобится помощь. Не хочу возвращаться домой!

Линда не задавала вопросов. Только понимающе кивнула. Хотя я и видела, что ее мучит любопытство. Да и меня оно тоже терзало: как могло так получиться, что Диллон меня не узнал? Да, я теперь носила дешевенькие джинсы и мешковатую хлопковую футболку – не чета тем вещам, что были у меня раньше. Сейчас я выбирала себе одежду, руководствуясь не только дешевизной, но и выбирая то, что максимально изуродует мне фигуру. Даже год спустя я все еще опасалась привлекать к себе мужское внимание. И мешковатые, плохо сшитые и потасканные тряпки были мне в этом лучшим подспорьем. В компании с моей худобой они могли вызвать только одно чувство: жалость. Но никак не мужской интерес.

Да, в первые дни после побега, имея на руках достаточно кредитов, а я бессовестно обналичила все, что у меня было на платежных чипах, я все равно ела в лучшем случае раз в день. Не потому, что экономила. А потому что мне на нервах кусок не лез в горло. Линда была права, размышляла я, вышагивая по плохо освещенному тротуару резервации в сторону своей квартирки, еще около двух месяцев после побега я дергалась и нервничала, никак не могла поверить в то, что я в безопасности, что побег удался. За эти дни я похудела до прозрачности. Да так больше и не набрала вес. Выбираться к границе гетто за хорошими продуктами я боялась. А синтетика мне не шла впрок. И я так и осталась тонкой, звонкой и будто хрустальной, как окрестил меня старик Вэлтон, отец Линды.

Еще одним элементом маскировки стали волосы. В тот день, выбравшись из дому по приказу отца, я, вместо того чтобы послушно пойти выбирать себе свадебный наряд, угодный отцу и жениху, направилась в самый большой и самый шумный торговый центр. Обналичила все, до последнего кредита, средства, которые были на моем личном счете и на счете, который предназначался для ведения домашнего хозяйства, и совесть моя даже не мяукнула. Я не считала это кражей. Переоделась в туалете, избавившись от своих дорогих, брендовых вещей. Нашла затрапезный салон у стены, в котором вместо камер в целях экономии стояли муляжи, и покрасила волосы в самый яркий,

самый вульгарный и отвратительный рыжий цвет, который только можно было найти. Меня этот цвет уродовал. Несмотря на фальшивые заверения мастера в обратном. Но мне того и нужно было. Я намеренно не стала стричь волосы, рассчитывая, что неопрятный рыжий хвост в компании косынки или кепки замаскируют меня куда лучше стрижки. Я уже тогда знала, что следующим моим шагом будет съем квартиры в гетто где-нибудь подальше от стены. А потом поиск работы по окрестным забегаловкам с громким именем «кафе».

Сегодня, топая по полутемной улице от кафе до своей квартирки, находящейся в десяти минутах ходьбы от работы, я, пожалуй, впервые задумалась над тем, как сильно меня изменила встреча с Диллоном и похищение. Не будь его, я бы так и поплелась покорно замуж за Монтриалли. И кто знает, может быть, меня бы уже не было бы в живых. И пусть я сейчас вздрагиваю от каждого шороха так же, как и одиннадцать месяцев назад, сегодня мной владеет странное чувство, что все будет хорошо. Я не вернусь домой! Не хочу! Не могу! Не буду! Лучше экономить каждый кредит и питаться синтетической белковой пищей, чем жить в роскоши и чувствовать себя мебелью. Или чьей-то игрушкой. Да, мне сейчас страшно. Но я уже не та, какой была одиннадцать месяцев назад. У меня есть даже друзья. Так что, если придется, я снова сорвусь в бега, но Диллону и моему папаше в руки я точно не дамся! И все-таки странно: Диллон явно случайно напоролся на меня здесь. Но его приятель говорил о каких-то поисках. Могло ли быть так, что искал Фейтерре меня?

Ночь для меня прошла просто ужасно. Как и в первые мои дни в гетто, я без конца просыпалась, подскакивала на месте от малейшего шороха и обливалась холодным потом от страха. Но за мной никто так и не пришел. Что, впрочем, и не удивительно. Можно подумать, что Диллон только тем в жизни и занимается, что разыскивает сбежавших сначала от него, а потом и из дому пустоголовых девиц. Делать ему больше нечего.

Доставки продуктов и других необходимых вещей домой в гетто не было. Поэтому наутро, завернувшись до самого кончика носа в необъятную парку и натянув на голову сначала кепку, а потом капюшон, нервно оглядываясь по сторонам, я отправилась за продуктами. Если бы не эта жизненная необходимость, я бы вообще из своей крохотной однокомнатной квартирки даже кончика носа не высунула за порог. Но тело жило и диктовало свои условия. Мне требовалась еда. И еще кое-что.

Поход за продуктами оказался единственным разом, когда я за пять дней покинула свое жилище. Затарившись и вернувшись обратно, я так и просидела за закрытой дверью оставшийся выходной. И, как ни странно, это помогло успокоиться и взять себя в руки. Это, и то, что меня никто не беспокоил. Я никому не была нужна. В конце концов, я уверилась, что встреча с Фейтерре была случайной и он меня не узнал. Странно, конечно. Но, думаю, если бы он признал в официантке Лене из затрапезного бистро пропавшую почти год назад Милену Герцоу, то давным-давно уже разыскал бы меня и отволок за волосы к отцу. Так что на работу, на шестой день, я шла с относительно легким сердцем. Оглядывалась на всякий случай периодически по сторонам и назад, но в принципе была спокойна.

В кафе меня радостно приветствовала Линда. И, заговорщицки подмигнув, сообщила, что никого из-за стены за эти дни не было, меня никто не искал и вообще чужаков поблизости не было видно. В этот миг я окончательно уверилась в том, что все позади и опасности для меня нет. Что Диллон меня не узнал и здесь оказался случайно. На душе стало легко и светло. Хоть и чуть-чуть кололо сожаление, что Фейтерре никогда не узнает, насколько оказался неправ. Что я прекрасно справилась со всеми трудностями, а значит, не такая уж и пустоголовая, как он считал.