Телохранительница его темнейшества
Шрифт:
– И это ты был белым шпионом? – допытывалась девушка. – И тебя после пыток скормили Неупокоенным, а они сделали из тебя такого же?
– Как видишь, – коротко ответил Даори, не желая вдаваться в кошмарные подробности короткой прижизненной биографии.
– Кем ты был в Белой империи? – спросила эта ненормальная. – Я все равно теперь узнаю у деда, наверняка он слышал о тебе, так лучше уж ты сам расскажи.
– Наследником лен-мага. Лен – это крупные земельные владения, которые белый маг обязан содержать в порядке и гармонии с
– Как у нас князь, глава клана?
– Не совсем. У вас князя делает власть над подданными. Чем больше подданных ему поклонится, тем он сильнее. Тем крепче власть. Над душами. Поэтому это – темная власть. А у нас лен-маг – одно целое со своим наделом. Земля и все на ней растущее дают ему силу и мощь.
– То есть лен-маги – это просто сильные маги земли?
– Можно и так сказать, – ему не хотелось вспоминать.
– И он вынужден сидеть в земле, как дерево? – все-таки эта девица-демоница до ужаса наивна.
– Нет, он может путешествовать. Связь с леном не физическая, она – магическая и духовная. Лен-маг может передать ее преемнику или наследнику. Или даже полностью разорвать, – и он не стал говорить, как это безумно, чудовищно больно. Хуже, чем обращение в вампира. Он равнодушным тоном продолжил: – Без земли лен-маг утрачивает право титула. Он – просто бродячий маг, черпающий силу в самом себе.
Но иногда и такие изгои очень сильны, усмехнулся он про себя. Не земля, не ветер, не лес и не вода делают мага. Дар – это Свет, который всегда с ним. Даже после смерти, в искаженном теле вампира. Это дар свыше.
– Почему же ты бросил свою землю и стал лазутчиком в Тархареше? – спросила дотошная демоница.
– Долг перед империей, – уклонился Даори от ответа.
Не мог же он ей сказать «потому что наивный легковерный идиот».
– А у тебя была там любимая девушка? – голосок Миранды показался ему напряженным.
Даори вспомнил свой единственный раз с женщиной и скривился. Вот ту магессу ему сейчас даже выпить не захотелось бы. Нашел же его князь соблазнителя.
– Нет, любимой не было, а теперь уже и не будет.
– Почему? – искренне изумилась она.
Где, скажите, в какой первозданной пустоте выросло это дитя темных? – возвел очи к небу пушистый крылатый зверек.
– Мертвое сердце неспособно любить, – терпеливо пояснил он. – Мертвая плоть неспособна к любовным утехам.
– Совсем? – не поверила Миранда, начитавшаяся контрабандных романтических историй.
– Совсем. Все сказки о страстных вампирах-любовниках – это наша пропаганда для легковерных девочек, у которых вкусная кровь. А жертвы уже никому не расскажут правду. Иди домой, Миранда, холодно.
– Это тебе холодно, ледышка, а мне и тут хорошо. Не хочу я в башню.
– Тогда занимай тот подвал, я там прибрался и новое ложе сделал. И простыни свежие взял у Кикируси.
– Можно? Спасибо! – обрадовалась самая странная из демониц. – Извини за амулет. Я правда подумала, что это жуткий
Даори снова попытался усмехнуться мышиной пастью. Не получилось, к его досаде.
– А моего укуса ты не боишься?
– Нет, – девушка решительно тряхнула головой, рассыпая по плечам густую волну волос. Жаль, в темноте не видно их искристого винного цвета. – Ты еще не видел мою боевую ипостась. Я сама тебя покусаю, поверь на слово. Кроме того, ты же поклялся не причинять мне зла.
– Я обманул. Я клялся жизнью, которой у меня уже нет.
Миранда задумалась. Молча спрыгнула с дерева и пошла по дорожке к учебному корпусу, где Даори устроил себе убежище, уже переставшее быть тайным. Ведь о нем знали уже двое.
– Знаешь… – вдруг остановилась демоница, подняв лицо к звездному небу. – Слова – это буква. А в клятве главное – дух. И клянутся не словами, а духом. Ты не жив, но и не мертв, Даори. Пусть сердце твое сейчас не бьется, но что-то заставляет тебя двигаться и мыслить? Не душа ли? У тебя есть душа, и она – живая. Так не этой ли жизнью ты поклялся? Или той, которая еще может быть?
Он так удивился, что расцепил коготки и грохнулся оземь. Поднялся уже на своих двоих, отряхнул помятые серые брюки, одернул рукава серебристой рубашки, рефлекторно пригладил идеально уложенные заклинанием золотистые волосы.
Миранда наблюдала, распахнув восторженные глаза и приоткрыв от изумления губы.
Такие красивые, соблазнительные, манящие… кого-нибудь другого. А Даори голоден, он может думать только о еде. Не так ли?
О пульсирующей жилке на смуглой девичьей коже. О том, как брызнут в его холодное мертвое небо капли горячей крови, оживляя остывший труп, разогревая замершую в жилах черную кровь, запуская в теле странный процесс псевдожизни, как поднявшийся ветер запускает крылья и жернова мельницы. И его мертвое сердце снова начнет биться, легкие вдохнут полной грудью, а плоти вернется упругость. Ненадолго, пока взбурлившая в жилах жижа снова не остынет.
«Пусть сердце твое не бьется, но что-то заставляет тебя двигаться и мыслить?» – только что вопрошала эта до ужаса наивная демоница. У вампиров нет души, потому они – Неупокоенные. У них есть только Зов и Голод.
Даори на миг ощутил тошноту. Не иначе как от острого приступа неутоленной жажды, а совсем не от ненависти к себе. Вовсе нет, Великий, будь ты проклят.
– Уходи, Миранда, иначе я за себя не отвечаю, – прохрипел он, отворачиваясь, чувствуя, как вытягиваются игольчатые пустотелые клыки, которыми так удобно засасывать кровь. – Я не властен над собой, понимаешь? Я отдан Зову. Меня держит только запрет моего князя, наложенный по договору с вашим ковеном и Троном. Но иногда вампиры… иногда мы сходим с ума и превращаемся в голый инстинкт, в чистую жажду, и тогда рвутся все запреты. А я очень давно не ел.