тема: "Псы любви"
Шрифт:
Вернув фляжку старейшине, я сказал:
— Потом. Другой раз. Сейчас нет питье. Подожди.
— Вождю лучше дать, а то может обидеться, — пробормотала Жанна. Нырнула в кабину, появилась с бутылкой местного виски. Протянула вождю, сказала: — Тебе! Привет!
— Привет! Привет! — хватая бутылку, воскликнул вождь.
Я молча забрался в кабину. Жанна села в кресло пилота. Аборигены торопливо двинулись прочь от шлюпки.
— Что, сволочи мы? — почти весело спросила Жанна. — А нечего было матушке Земле
— Вы же знаете, Жанна, тогда существовала опасность гибели всей цивилизации.
— И вы складывали яйца по разным корзинам, — фыркнула Жанна. — Знаю, знаю… Ну вот, вы увидели очередного гадкого утенка, вылупившегося из уцелевшего яичка. Велико ли наше преступление?
— Велико, — сказал я.
Не мог и не хотел я говорить ей всего. Про первую и вторую нарковойны, про эпидемию виртуальной наркомании, про табачные бунты, про введение полного запрета на химические и электронные средства для изменения сознания. Она это, конечно, знала… отчасти. По передачам ти-ви «Метрополия». Она только не подозревала, как безобразно и страшно все это было.
— У вас только пиво, да? — спросила Жанна.
— Уже запретили.
Жанна фыркнула.
— Мы чистим планету, — сказал я. — Латаем генофонд. Я… я пробовал пиво. И вино тоже. Даже виски. Нам дозволено больше, чем рядовым гражданам.
— Так всегда, — ехидно сказала Жанна. — И вам понравилось?
На этот вопрос я не ответил. Признался:
— Возможно, сейчас мы перегнули палку в другую сторону. По большому счету, достаточно было победить электронную наркоманию… Но человечество стояло на грани гибели, и в средствах церемониться не приходилось.
— И что будет с нашей колонией?
— Вы будете наказаны, — ответил я. — В первую очередь, конечно, виноваты властные структуры. Но достанется всем. Таков закон. Распространение дурманящих веществ среди иных форм разумной жизни — очень тяжелое преступление.
Жанна помолчала. Потом сообщила:
— Приближаемся ко второму стойбищу.
— Там то же самое?
— Да.
— Тогда летим в город. Аборигенов вы временно убрали не только с улиц, но, полагаю, и из рудников? Возвращаемся в город.
— Как прикажете, экзекьютор, — презрительно сказала Жанна. С неожиданно прорвавшимися эмоциями воскликнула: — Ну почему я? Именно я? Повезла бы этих амбалов-японцев на охоту, сидела бы сейчас у костра, байки травила! Нет, влипла! Стала пособницей экзекьютора! Вы улетите, а меня вся планета проклянет! Сашеньке станут говорить, что ее мама — предательница!
— На вашем месте мог…
— Но оказалась-то я! Им нужен будет козел отпущения, и козел теперь имеется!
Она помолчала и поправилась:
— Коза отпущения… А что мы должны были делать? Продавать аборигенам сталь? Оружие? Они не нуждаются в пище, не нуждаются в лекарствах.
— Я знаю. Так случалось на всех планетах, где колонисты встретили разумную жизнь. Иногда в ход шел алкоголь, иногда синтетические наркотики.
— На всех планетах? — поразилась Жанна.
— Ну… вроде бы мормоны обошлись без этого. У них обычное рабство.
— Значит, все так делают… — пробормотала Жанна. — И все равно вы нас накажете?
— Да.
Шлюпка пошла на посадку. Жанна молчала. Лишь перед самым касанием пробормотала:
— И почему вы считаете себя вправе судить нас?
Это все решило.
— Подождите минутку, — попросил я. — Не выходите.
Жанна удивленно посмотрела на меня.
— Вы правы в одном, — сказал я. — Правосудие не может быть беспристрастным. Не должно. Мы люди, а не математические формулы. Потому и существуют суды присяжных, прецедентное право… чтобы над строчкой закона всегда стоял живой человек.
— Соберете присяжных? — удивилась Жанна. — Если из наших — вердикт будет один. Если из ваших — другой. Где тут справедливость?
— Экзекьютор — сам себе присяжный, — сказал я. — Одну минуту, Жанна.
Я достал из кармана упаковку, открыл. Там лежала таблетка — одна-единственная. Они очень дорогие, эти таблетки. Наверное, самый страшный наркотик, придуманный человечеством. Позволенный лишь экзекьюторам… и, наверное, тем, кто стоит над нами.
— Я люблю вас, Жанна, — сказал я. И раскусил маленький белый диск.
Во рту стало солоно. Голова закружилась.
— Что вы несете? — возмутилась Жанна. Заглушила турбину шлюпки, обесточила пульт.
— Это… тест… — пробормотал я. — Если бы времени было больше… я постарался бы обойтись без таблеток… но времени всегда не хватает…
— Дурак вы, экзекьютор, — пробормотала Жанна. — Дурак и напыщенный осел.
Она выпрыгнула на бетон посадочной площадки, хлопнула дверцей кабины, пошла к ангару. Я был уверен, что сейчас она кроет меня отборной местной бранью. И мне это было неприятно, горько, тягостно, потому что… потому что… потому…
Потому что любимая женщина ненавидела меня!
— Жанна… — пробормотал я. — Я же люблю тебя…
Люблю! Эту упрямую прямоту, эти резкие манеры, за которыми ты прячешь одиночество и слабость… Пусть многим ты кажешься самой обычной, а кому-то даже некрасивой — я-то знаю, сколько в тебе очарования, сколько настоящей, не показной женственности и нежности…
— Жанна… — закрывая лицо руками, прошептал я.
Я экзекьютор. Я выполню свой долг.
И каким бы суровым ни был мой приговор — это будет приговор неравнодушного человека. Потому что я сужу не только колонию с банальным именем Новая Надежда, а любимую женщину.