Темная Душа
Шрифт:
Его речь превратилась в бессвязное бормотание.
Она гладила его и беззвучно плакала.
Бойс отвел девушку в землянку. Усадил на кровать. Одел ее, оделся сам. Долго успокаивал, укачивал Катриону, как ребенка, посадив к себе на колени. Шептал, обещал, осторожно целовал маленькие пальцы. Наконец слезы унялись. Он завернул ее в плед, служивший покрывалом кровати, вывел в лес, посадил на коня и довез до камня. Там девушка, ни слова не говоря, соскользнула на землю.
– Беги, - прошептал он, наклоняясь в седле, трогая разбитыми губами макушку ее головы, -
Девушка побежала.
Бойс доехал до ручья, лежа на шее коня. Конь вошел в пенный поток, остановился, начал пить. Бойс стал крениться все ниже, ниже, и свалился в воду. Сначала лежал в ней, глядя вверх. Наконец, с усилием сел, стянул с себя рубашку, промокшую и пропитавшуюся кровью. Мочил ее в ручье и мылся. Дождь превратился в ливень, помогал ему, падая сверху. Альпин понуро стоял и ждал поблизости. Вот хозяин его поднялся, побрел через ручей, через луг, ничего не говоря и не оборачиваясь. Конь, чувствуя неладное, не ржал, не пытался догнать хозяина. Брел следом.
Элеонора читала в гостиной, когда хлопнули двери, и в коридоре раздались бегущие шаги. Она отложила книгу и вышла к дверям. Выглянула. Это был Милле. Он успел добежать до конца коридора, через секунду пропал за поворотом. Он слишком спешил, чем возбудил ее беспокойство.
Элеонора решительно пошла за ним следом.
Дверь в комнату Джона, которая находилась рядом со спальней ее сына, была распахнута. Элеонора неслышно заглянула вовнутрь.
Молодой художник, стоя над тазом с водой, умывался, фыркая и выплескивая воду на пол. Умывшись, он схватил полотенце, прижал его к носу. Движения его были порывисты. Рубашка, как заметила Элеонора, порвана и вымазана черной грязью.
– Что случилось, Джон?
– спросила она, входя. Сердце заколотилось чаще. Юноша повернулся к ней. На груди, на светлой ткани темнело большое кровавое пятно. Кровью постепенно пропитывалось и полотенце, которым он зажимал нос.
– Вы ранены?
– О, ничего особенного, леди МакГрей, - Джон отвернулся, - Пустяк. Всего лишь сломанный нос. Моя вина. Скоро пройдет. Кровь почти остановилась.
В тоне его было что-то, что помешало ей броситься ему на помощь. Джон отшвырнул полотенце, прошел к гардеробу, вынул свой саквояж. Леди, замерев, наблюдала за ним. Он кинул раскрытый саквояж на пол и стал сваливать в него вещи, стопками снимая их с полок шкафа.
– Вы уезжаете?
– спросила она.
– Да, - был дан краткий ответ.
– На ночь глядя? Не предупредив нас заранее?
– Да. И да.
– Но почему, Джон?
Взгляд Милле упал на незавершенную картину, которая стояла на треножнике у окна. Майская королева, сидящая на цветущем лугу. Элеонора тоже посмотрела на нее и невольно подумала, что работа превосходна. Настоящий шедевр.
– Знаете, - Милле будто что-то вспомнил, метнулся к кровати. Сорвал с нее покрывало, бросил его на пол.
– Я не мог вас предупредить. Ибо с утра сам не знал, что к вечеру уеду. Посему, прошу прощения и благодарю за гостеприимство.
Вслед
– Где мой сын?
– спросила Элеонора, не в силах ждать, когда он сам скажет ей то, что волновало ее больше всего на свете.
Милле впервые с начала разговора повернулся к ней. В его глазах застыло презрение.
– Разве я сторож брату моему?
– он брезгливо скривил губы, - Я понятия не имею, где ваш сын. Чем он занимается. Знаете ли вы, что заниматься он может, чем угодно? Вещами, о которых нормальным людям лучше не знать!
Элеонора до боли в ладонях выкрутила платочек, который держала.
– Он жив, по крайней мере?
– Что с ним станется?
– выплюнул Милле, надевая чистый сюртук поверх грязной рубашки.
– Прекращайте волноваться за него, миледи. Это смешно. С такими людьми, как ваш сын, никогда ничего не случается. Земля сгорит, небеса рухнут, и в творящемся вокруг бедламе ваш сын будет чувствовать себя превосходно.
– Желаете, чтобы я приказала заложить экипаж?
– Да, будьте любезны, - Милле сел на корточки и стал застегивать чемодан.
Элеонора выбежала из комнаты.
Во дворе перед парадным входом в поместье закладывался экипаж. Грум Норри, конюх и кучер, которому предстояло вести Милле, выкатили из конюшни большую карету - нечета развалюхе, привезшей Милле в Тэнес Дочарн. Они впрягали в нее четверку лошадей и постоянно переругивались между собой на родном гэльском наречии. Джон, хмурый и бледный, с лиловыми синяками под глазами, укладывал свой багаж на запятки позади кузова кареты.
Дождь перестал, небо постепенно очищалось. Однако светлее не становилось - солнце двинулось на запад, и уже успело наполовину скрыться за горным кряжем. В саду пели птицы. Воздух был свеж и сладок.
Сквозь ворота поместья прошла высокая крепкая фигура. Пошатываясь, двинулась через двор прямиком к карете. Следом, с возбужденным ржанием в сторону конюшни пробежал караковый жеребец, задрав мочалистый хвост. Конюх, который с утра обещал и пальцем не шевельнуть ради коня младшего МакГрея, уронил оглобли и бросился следом за требующим ухода животным. Его бегство Норри сопроводил порцией заковыристых ругательств.
Бойс остановился рядом с Джоном, стал смотреть. Рубцы, оставленные хлыстом Милле на его теле, что виднелось под распахнутой рубашкой и на лице, налились, опухли сильнее. Они, должно быть, жгли его каленым железом.
Джон еще раз поправил коробки, чтобы лежали ровнее. Перетянул и перевязал багаж крепким канатом. Проверил прочность узлов. Лошади были впряжены, нетерпеливо топтались на месте. Возница взобрался на козлы. Все готово. Можно отбывать.
– Ты должен знать, - выдавил Джон, чувствуя, что не может уехать от Бойса без последнего слова, - дружбы между нами больше не существует. Ты умер для меня, как друг. И как человек. Я никогда не знал тебя. Лайонел Бойс не был мне знаком.
Бойс молчал.