Темная игра смерти
Шрифт:
Маленький Джастин много времени проводил со мной. Он расчесывал мне волосы, отыскивал книги для чтения и всегда находился под боком, когда мне нужно было послать кого-то с поручением. Иногда я просто отправляла его в свою комнату для шитья, и он сидел там в плетеном шезлонге, наслаждаясь лучами солнца, видом неба за ветками деревьев и ароматом новых растений, которые покупал и рассаживал Капли. Мои фарфоровые статуэтки снова красовались в застекленной этажерке, – я заставила негра починить ее.
Было что-то приятное и волнующее в том, чтобы наблюдать за миром глазами Джастина. Его чувства и восприятие были настолько обострены, настолько
Сестра Олдсмит и мисс Сьюэлл с оптимизмом наблюдали за процессом моего выздоровления и настойчиво продолжали проводить все терапевтические мероприятия. Я позволяла им это и даже отчасти поощряла, хотя не испытывала ни малейшего желания снова начинать ходить, говорить, что означало бы возвращение в этот мир. Однако в какой-то мере обещанное ими улучшение меня пугало, поскольку я понимала, что оно неизбежно повлечет за собой ослабление моей Способности.
Каждый день доктор Хартман осматривал меня, ободрял и проводил необходимые исследования. Сестры купали меня, каждые два часа переворачивали с боку на бок и двигали мои конечности, чтобы суставы и мышцы не костенели. Вскоре после нашего возвращения в Чарлстон они приступили к процедурам, которые требовали активного участия с моей стороны. Я уже могла двигать левой рукой и ногой, но, когда я совершала это, контролировать мое маленькое семейство становилось очень тяжело. Поэтому вскоре мы ввели обычай, требующий, чтобы в течение часа моих оздоровительных процедур все, за исключением сестер, замирали и нуждались в моем внимании не больше, чем лошади в стойле.
К концу апреля я снова стала видеть левым глазом и могла двигать своими конечностями. Я странно ощущала левую половину тела, словно лицо, рука, бок и нога постоянно находились под новокаиновой блокадой, однако неудобств мне это не доставляло.
Доктор Хартман гордился мною. Он говорил, что я представляю собой редкий случай, так как в первые недели после кровоизлияния в мозг функции моих органов чувств были полностью заблокированы. И хотя наблюдалась картина явного левостороннего паралича, признаков пароксизма или нарушений зрения не было.
Тот факт, что я молчала в течение трех месяцев, вовсе не означал, будто доктор заблуждался, полагая, что я не страдаю дисфункцией речи, столь часто встречающейся после удара. Я говорила каждый день – устами Говарда, Нэнси, мисс Сьюэлл или еще кого-нибудь. После длительных бесед с доктором Хартманом я пришла к собственному выводу, почему эта способность не была у меня нарушена.
Инсульт поразил лишь правое полушарие мозга, речевые же центры, как у большинства людей, более активно пользующихся правой рукой, у меня были расположены в левом, неповрежденном полушарии. Но доктор Хартман объяснил, что зачастую больные со столь обширными кровоизлияниями временно перестают говорить, пока функции речевых центров не переместятся в новые, неповрежденные участки мозга. Я поняла, что из-за моей Способности подобные перемещения происходили со мной постоянно. Теперь же, когда она возросла, я не сомневалась в том, что смогу восстановить все функции своего организма даже в том случае, если будут повреждены оба полушария. В моем распоряжении имелся неограниченный запас здоровой мозговой ткани! Каждый, с кем я вступала в контакт,
Воистину, я стала бессмертной!
Именно в это время я осознала пользу нашей Игры для здоровья и механизмы наркотической зависимости от нее. Применяя Способность, особенно постоянно используя кого-то, чего требовала Игра, мы делались моложе. Точно так же, как в наше время продлеваются жизни больных с помощью трансплантации органов и тканей, наши жизни обновлялись путем использования чужих сознаний, энергии, заемных РНК, нейронов и всех остальных эзотерических составляющих, до которых низводит сознание современная наука.
Когда я смотрела на себя чистыми глазами малыша Джастина, я видела скорчившуюся, угасающую старуху с введенными в руку иглами капельниц, с выпирающими костями, обтянутыми бледной кожей, но я знала, что это впечатление ошибочно. Никогда еще я не чувствовала себя такой молодой, как сейчас. Я впитывала энергию окружающих, как подсолнух накапливает солнечный свет, и знала, что вскоре смогу подняться со своего ложа, воскрешенная этой лучистой энергией, которая питала меня день за днем.
Ночью меня посетила ужасная мысль: «Боже мой, может, таким образом и Нине удалось ожить после смерти?»
Если, претерпев кислородную смерть небольшого участка собственного мозга, мне удалось увеличить свою Способность, расширив ее до невиданных пределов, разве не могла Нина, с ее гораздо большими ресурсами, за ту долю секунды, которая последовала за моим выстрелом, воскреснуть из мертвых? Чем отличалась ее дырочка во лбу от моего собственного инсульта?
По прошествии часов и даже дней после нашей стычки Нинино сознание могло переместиться в сознание других людей. За последние годы я довольно много читала о том, как жизнь в людях поддерживается с помощью разнообразной аппаратуры, которая заменяет, стимулирует или воспроизводит функции сердца, почек и еще бог знает чего. Поэтому я не видела никакого противоречия в том, что Нинина Способность могла продолжить свое существование в чьем-то чужом мозгу.
«Нина разлагается в гробу, тогда как ее Способность дает возможность сознанию скользить во тьме бесформенным зловещим духом.
Голубые Нинины глаза выпирают из глазниц под напором белых личинок, сжирающих ее мозг, но он все равно восстанавливается.
Энергия всех использованных ею возвращается обратно в ее тело, и скоро Нина восстанет в том же лучезарном блеске юности, силу которой я ощущаю теперь в себе. Только труп Нины будет двигаться во сне».
Явится ли она сюда снова?
В ту ночь никто из моей «семьи» не спал. Одни сидели со мной, другие заслоняли меня от страшной тьмы за окном, и все же уснуть я не могла.
Миссис Ходжес никак не хотела продавать свой дом до тех пор, пока доктор Хартман не предложил ей совершенно невероятную сумму. Я могла вмешаться в их переговоры, но, поглядев на миссис Ходжес, предпочла этого не делать. Прошло всего пять месяцев с того дня, как «в результате несчастного случая» погиб ее муж Джордж, но она за этот короткий срок постарела не меньше чем на двадцать лет. Прежде миссис Ходжес всегда тщательно следила за своими волосами и подкрашивала их вызывающей рыжей краской, теперь же ее волосы висели неубранными седыми прядями. Взгляд ее стал беспокойным. Она всегда была некрасива, но теперь она даже не пыталась скрыть свои морщины и складки косметикой.