Темная комната
Шрифт:
Убрав стойла, я снова стал приставать к Жукову.
— Съездить никуда не нужно?
Но он не отвечал. Наконец минут через сорок он сипло сказал:
— Знаешь старый телятник?
— За Егерской аллеей?
— Там прессованное сено. Сюда привезёшь… Букву возьми.
Я подпрыгнул от радости: Буква была самая красивая лошадь. Я зашёл в тёмное стойло, вывел за недоуздок Букву, по пути к выходу надел на неё хомут, чересседельник, взял дугу. Выйдя на свет, Буква затрясла головой, заржала.
Мы проехали по Егерской аллее, проскочили со стуком бревенчатый мост и повернули по узкой дороге к телятнику.
Вся площадка перед телятником была измята отпечатками разных шин, обуви, — что за странная жизнь бурлит здесь, у заброшенного строения?
Перекидав в сани спрессованное кубами сено, я примчался обратно на скотный двор, перекидал сено через окно в фуражный отсек, потом распряг Букву и повёл её в конюшню.
У двухэтажного каменного общежития стояли четыре автобуса — какого-то странного, непривычного вида. Из первого автобуса вылез человек с чёрной бородой и поманил меня пальцем. Слегка испугавшись, ведя сзади Букву, я подошёл.
— Дело есть, — сказал он.
— Сейчас… только лошадь поставлю.
Я вошёл в тёмную конюшню и вдруг услышал, как колотится сердце. Что ещё за дело ко мне у этих людей, приехавших на таких необычных автобусах?
Походив по тёмному пахучему коридору, чуть успокоившись, я вышел. Бородатый человек, при внимательном рассмотрении, оказался довольно молодым, борода, видимо, была отпущена для важности.
— Привет… Ты здешний?
— В общем, да, — сказал я. — А что?
— Работаешь? — Он показал в сторону конюшни. Я кивнул.
— С лошадью здорово умеешь! — сказал он.
Я кивнул, хотя понимал, что пора уже что-то мне сказать.
— В кино поработать хочешь? — спросил он.
Я сразу всё понял: и почему он ко мне приглядывается, и для чего эти огромные автобусы!
Вот это дело, действительно! Не то что сено возить!
…Сено можно провозить хоть всю свою жизнь, и в соседней деревне, может быть, будут тебя знать и больше нигде. А тут день работы — и выходишь на мировую арену!
Я кивнул. Он подумал, потом протянул руку, стащив перчатку:
— Зиновий… ассистент режиссёра.
Я молчал.
— Саша, — спохватившись, сказал я. — А эти автобусы — для съёмок?
— Именно, — сказал он. — Это вот — лихтваген — осветительную аппаратуру возит, а этот — тонваген — со звукозаписывающей… Камерваген — съёмочная. А этот вообще для всего остального.
— А можно посмотреть?
— Ну, давай.
Открыв сзади дверь, мы влезли в тонваген. Сначала была маленькая комнатка — подсобка — с верстаками, тисками, паяльниками, проводами, оловом и канифолью, потом
Вот это техника! Только что самым сложным прибором был хомут, и вот уже — шкалы, микрофоны, мигающий в полутьме зелёный глаз большого магнитофона.
— Чего надо? — сказал человек, поднимаясь со скамейки.
— Всё! Всё! Уходим! — сказал Зиновий.
Мы выпрыгнули на свет.
По дороге я чуть не плясал. Здорово! Как раз каникулы — и я в кино!
Мы подошли к общежитию. У крыльца стояла «Волга» с надписью «Ленфильм»!
Действительно — неизвестно, где ждёт тебя удача!
Казалось бы, уехал на глухую станцию, хотел отдохнуть — и вот! Мы вошли в Красный уголок, где сидел почему-то уже обиженный режиссёр.
— Яков Борисыч, — робко сказал Зиновий. — Отличный сельский хлопец! Видели бы, как распрягает.
— Это неважно, неважно! — подняв руки, закричал режиссёр.
— Понимаешь, — сбивчиво сказал мне Зиновий, — мальчик, который должен был у нас играть… заболел. Точнее — мама его стала вдруг против… точнее — он сам не захотел.
— Понятно, — сказал я.
— Что — понятно? Что тут может быть понятного-то?!! — закричал Яков Борисыч.
— Всё понятно, — сказал я. — Мальчик сниматься не может — вам нужен другой. — Зиновий и Яков Борисыч переглянулись. Потом мы с Зиновием вышли в коридор.
— В общем, я с ним поговорю, не беспокойся. Иди домой — приходи завтра, часов в одиннадцать.
— Я могу и раньше!
— Раньше не надо.
Я выскочил на мороз.
Сокращая дорогу, я лез по глубокому снегу. Одно время я чуть не заблудился, только случайно обернувшись, увидел освещённый розовым солнцем угол лаборатории.
Я вошёл к отцу в кабинет.
— А я в кино буду сниматься! — сказал я.
— Ну? Где? — всполошился отец.
Я рассказал.
— О! А ко мне тоже приезжало кино! — толкнув меня ладонью и откинувшись, сказал он. — Программа «Сельский час»! Нет, ты скажи: ты видел или нет?
— Конечно, — сказал я.
Утром я проснулся, когда солнце уже ярко светило. От крошек под обоями шли по стене длинные тени. Я посмотрел на часы. Пол-одиннадцатого! Какой-то я мальчик-спальщик!
Я попил чаю и выбежал на улицу. Для сокращения пути я снова пролез через заснеженный лес и выбрался к гостинице. Вся группа стояла у крыльца гостиницы.
— Куда-то Зуев пропал, — озабоченно озираясь, говорил Зиновий.
— А я? Я разве не пропал? — подскочил к нему я. Зиновий улыбнулся, но ничего не ответил.