Темная комната
Шрифт:
— Вальс! — закричал я.
— Стоп, стоп! — закричал Яков Борисыч, когда я случайно чуть не сшиб телевизор.
Они с Зиновием пошептались.
— Ну, покажи что-нибудь… какую-нибудь мимическую сценку.
— Мимическую?.. Борьба с удавом! — Я стал показывать.
— Стоп!.. Стоп!.. — закричал Яков Борисыч. — С удавом ты вообще весь дом нам разнесёшь.
Они ещё пошептались.
— Ну, прочти что-нибудь.
— «Бородино»!
— Не надо! — сразу сказал Яков Борисыч.
Они
— Ну как? — спросил я.
— Понимаешь, — сказал Зиновий, — основная твоя сцена — с лошадьми. Боится он, что ты с лошадьми не справишься!
— Кто?.. Я?!!
Не одеваясь, я выскочил во двор, задыхаясь, добежал до конюшни, промчался мимо удивлённого Жукова, взнуздал и вывел из денника породистую Красотку, с перегородки залез на неё, проехал по коридору, ногой открыл обе двери и выехал на мороз.
Два круга я объехал рысью, потом заставил Красотку скакать и резко поднял её у крыльца, на котором, я уже видел, стояли Зиновий и Яков Борисыч. Яков Борисыч что-то сказал Зиновию и ушёл, хлопнув дверью.
— Молодец… далеко пойдёшь! — сказал Зиновий, кладя руку мне на плечо.
После обеда было собрание — и Яков Борисыч представил меня группе.
— Вот… прошу любить и жаловать… новый исполнитель роли Степана.
— А Чудновский?
— Чудновский отпал, — сказал Зиновий.
Я встал, насмешливо поклонился. Я не хотел показывать, что это такая уж для меня радость — участие в их фильме… не хотел показывать, но всё-таки, наверное, показал.
Мы вышли из Красного уголка с Зиновием.
— Да-а-а, — задумчиво говорил Зиновий, — всё-таки суровая это вещь — сцена в проруби!
— В какой… проруби?
— Ну, в какой, в какой!.. Которую ты нам показал!
— А какая там сцена?
— Обычная. Герой бросается в прорубь и тонет.
— А зачем? — Я разволновался.
— Ну, совесть его замучила. Понимаешь?
— А когда мне нужно будет это делать?
— Тебе? А кто сказал, что тебе? Это главный герой! А ты разве главный герой?
«Не я… Но все равно — зачем?!»
— А нельзя по-другому?
— Как по-другому? — недовольно спросил Зиновий.
— Ну, изменить. Чтоб он не гибнул…
— На что заменить? На борьбу с удавом? — Зиновий усмехнулся.
— Точно! — обрадовался я.
— Или, может, на «Бородино»? — сказал Зиновий. — Добегает до проруби, читает с выражением «Бородино» — и идёт обратно!
— Хорошо бы! — сказал я.
— Нет уж! — сказал Зиновий. — Будем снимать так, как в сценарии написано. Ты ведь и понятия-то ещё о жизни не имеешь! Понятия не имеешь о человеческих переживаниях!
— Имею! — вдруг сказал
Я собирался рассказать о том, как мы отобрали у старого человека ёлку, но остановился.
— Имею, — сказал я. — Однажды, летом ещё… смотрел я на улицу из окна. Вдруг — скрип! — «Москвич» резко останавливается, тормозит. Из него выскакивает водитель и двумя ударами — бац, бац! — того человека, который перед капотом «Москвича» оказался. Тот упал, а этот сел, дверцу захлопнул и уехал! А тот — поднялся так медленно и долго-долго пиджак отряхивал, глаз не поднимал. Боялся, что увидели все, как избили его.
— Так, — сказал Зиновий.
— А летом тоже… в Петергофе… садится в автобус девушка, очень некрасивая, с отцом. И думает, что все думают про неё — что все, мол, гуляют, кто с кем, а она — с отцом! И вот посидела она так неподвижно — потом вдруг достаёт, со вздохом, шоколадку, выдвигает из обёртки. Мол, если всё так плохо, хоть шоколаду поем.
Зиновий удивлённо смотрел на меня.
— Вот видишь! — наконец сказал он.
— Ну, так там… ничего нельзя уже поделать! А тут можно ещё сделать, чтоб он не тонул!
— Ладно, — сказал Зиновий, — не в своё дело не лезь. Лучше о себе подумай.
— А что — о себе? А какая у меня роль?
— У тебя тоже — будь здоров! Ты спасаешь лошадей во время пожара.
— Во время пожара? Я вспотел.
Вот это да! То — прорубь, то — огонь. Вот это день!
— Ну, хочешь, вот почитай — режиссёрский сценарий. Вот твой эпизод. — Зиновий протянул мне раскрытую длинную книжечку.
Я посмотрел — на обложке было написано:
Л. Макевнин
КРУТЫЕ МОРОЗЫ
Сценарий широкоэкранного фильма. Режиссёрская разработка Я. Б. Лейкина.
Ленфильм 1976
Я открыл на своей странице. Вот что там было:
Вот это да!
Я разволновался.
Нет… Так нельзя… Надо мягко, ненавязчиво всё узнать.
— Повезло тебе, — сказал Зиновий, — в сотом кадре снимаешься, в юбилейном!
— А сразу же что… я выскакиваю — и крыша сразу же падает? А не может быть…
— Нет. Ничего не может, — сказал Зиновий. — Не первый раз такие сцены снимаем.
— Но крыша обрушивается ведь. Вдруг…
— Никаких вдруг. Отдельно снимем, как ты там прыгаешь, отдельно рушится крыша. Может, даже в разные дни. Понял?
— А что ж — конюшня сгорит?!
— Ты что ж думаешь — мы эту конюшню жечь будем?