Темная половина
Шрифт:
Подлинные факты рождения Старка сильно отличались от версии в журнале «Пипл». Не было никаких мистических толчков, заставляющих писать романы Старка от руки, хотя со временем это превратилось в особый ритуал. А когда дело доходит до ритуалов, писатели становятся не менее суеверными, чем спортсмены. Бейсболисты могут носить день за днем одни и те же носки или креститься каждый раз перед выходом на поле, если предыдущий удар был успешен; писатели могут следовать одним и тем же приемам, пока они не превратятся в ритуалы, помогающие избежать литературного варианта промаха битой по мячу… Или, как его обычно называют, творческого кризиса.
Привычка
«Тогда, тем летом мы приехали туда, на озеро, гораздо позже, чем обычно, потому что мне пришлось читать этот дурацкий трехнедельный курс… Как же он назывался? Творческие модели. Тупая, идиотская галиматья. Был конец июня, помню, я поднялся в кабинет и обнаружил, что там нет ленты. Черт, я помню, Лиз еще ныла, что у нас нет даже кофе…
Дом там, где начало».
Болтая с Майком Доналдсоном, тем парнем из журнала «Пипл», и рассказывая полувыдуманную историю о происхождении Старка он, даже не задумавшись, перенес действие в большой дом — сюда, в Ладлоу… Наверно, потому что в Ладлоу он писал почти все свои вещи и было совершенно закономерно нарисовать эту сцену здесь — особенно, если рисуешь сцену, думаешь о сцене, как и всегда, когда что-то сочиняешь. Но свой дебют Джордж Старк сделал не здесь; не здесь он впервые воспользовался глазами Тэда, чтобы взглянуть на мир, хотя именно в этом доме он написал большую часть своих книг и сам, и в качестве Старка; именно здесь они прожили большую часть своей странной двойственной жизни.
«Дом там, где начало».
В данном случае дом должен означать Кастл-Рок.
Кастл-Рок, где случилось расположиться Городскому кладбищу, где, по мысли, если не Алана Пэнгборна, то во всяком случае Тэда, Джордж Старк впервые появился в своем убийственном физическом обличье около двух недель назад.
И тогда, словно это было самым обычным делом на свете (а, как он полагал, это вполне могло так и быть), ему в голову пришел следующий вопрос — столь естественный и так неожиданно возникший у него в мозгу, что он услышал, как сам пробормотал его вслух, словно застенчивый поклонник на авторском чаепитии: «Почему ты хочешь снова взяться за перо?»
Он опустил кисть руки, и карандаш снова коснулся листа бумаги. Пальцы опять онемели, как будто их опустили в поток очень холодной и очень чистой воды.
Снова, повинуясь первому импульсу, кисть поднялась и открыла чистый лист в дневнике. Потом она вновь опустилась, разгладила чистый лист… Но на сей раз начала писать не сразу. Тэд даже успел подумать, что контакт — или что там такое, — несмотря на онемение в пальцах оборвался, но вот карандаш в руке дернулся, словно был живым существом… Живым, но тяжело раненным. Он дернулся, оставив знак, похожий на растянутую запятую, дернулся еще раз, прочертив штрих вроде тире, и написал:
, — Джордж
Джордж
Джордж Старк
Нет птиц
ДЖОРДЖ СТАРК
и застыл, как сломавшийся механизм.
Да. Ты можешь написать свое имя. И можешь отрицать существование воробьев. Очень хорошо. Но почему ты снова хочешь писать? Почему это так важно? Важно настолько, чтобы убивать людей?
Если не буду, я умру
написал карандаш.
— Что ты имеешь в виду? — пробормотал Тэд, и вдруг его мозг прорезала вспышка дикой надежды. Могло все быть так просто? Он полагал, что могло, особенно для писателя, у которого не было более важного смысла существования. Господи, да ведь полно настоящих писателей, которые просто не могут существовать, если не пишут, или по крайней мере думают, что не могут… А в случае с человеком, вроде Эрнста Хемингуэя, так в натуре и выходит, верно?
Карандаш задрожал, а потом выдал длинную прерывистую прямую под последней строчкой, странным образом напоминающую график голосового отпечатка.
— Ну, давай же, — прошептал Тэд. — Что ты хочешь сказать, черт бы тебя побрал?
РАСПАДУСЬ
написал карандаш. Буквы выводились криво, словно неохотно. Карандаш дергался и вертелся в его побледневших как мел пальцах. Если их сдавить сильнее, подумал Тэд, он треснет.
потеря
потеря необходимой спайки
Нет птиц Нет никаких сраных птиц
Ах ты, сукин сын, пошел вон из
МОЕЙ ГОЛОВЫ!
Неожиданно вся его рука поднялась в воздух. Одновременно онемевшая кисть стала вертеть карандаш, как фокусник на сцене манипулирует колодой карт, и вот, вместо того чтобы держать его между пальцев у самого кончика, он зажал карандаш в ладони, как кинжал.
Он резко опустил его — Старк резко опустил его, — и вдруг карандаш острием вонзился в мягкую ткань его левой кисти — между большим и указательным пальцами. Графитовый кончик, слегка затупившийся от писанины Старка, проткнул плоть почти насквозь. Карандаш треснул. Яркая лужица крови заполнила ямку, проделанную стержнем в живой ткани, и неожиданно сила, сжимавшая карандаш, отпустила его. Жуткая, пульсирующая боль разрывала кисть, лежащую на письменном столе с торчащим из нее карандашным огрызком.
Тэд резко откинул голову и изо всех сил стиснул зубы, чтобы удержать вопль, рвущийся из его глотки.
При кабинете была маленькая ванная комната, и, когда Тэд почувствовал в себе силы, чтобы подняться, он прошел туда и рассмотрел свою пульсирующую жуткой болью руку при резком свете флуоресцентной лампы под потолком. Ранка выглядела как пулевое отверстие — идеально круглая дырка, окантованная черным кружком. Кружок был похож не на графит, а на пороховой след. Он перевернул кисть и увидел ярко-красную точку размером с острие булавки со стороны ладони. След карандаша.