Темная вода
Шрифт:
– Да нет... Мне бабка Уля нужна.
– Сказал - не знаю!
– Ну как же... Ты сам-то на этой стороне живешь?
– На этой. И что?
– И она на этой.
– Наша сторона большая. Всех бабок разве упомнишь? Если бы ты про девку спросил, - Славка захохотал, смачно шлепнув себя по коленкам, - это пожалуйста! Всех от края до края пересчитаю, какие еще остались. А бабки потайной народ. У них своя жисть, отжитая. В клуб они в Нижние Чапыги не ходят, на танцы не бегают. По своим норкам сидят. Где их увидишь?
– Он газанул на холостых оборотах, и трактор готовно выстрелил из трубы несколько черных бубликов - в знак прощального привета.
– Погоди!
– спохватился Олега.
– Чего тебе?
– еще раз высунулся Славка.
– Хотел узнать: низом по улице проехать можно?
– Не-е!
– Славка помотал головой.
– Нынче там нет сквозной дороги. Водой подлило. Были ярузки, а теперь - затоны. Так что улицу на куски порезало. Разнобоем живем, по нескольку дворов. Как лумумбы на островах!
– захохотал он.
– Зачем тогда пруд, если так?
– не понял Олега.
– А леший его знает! Так просто! Его уже два раза сливали. Один председатель напустит, приедет другой - сольет... Третий опять плотину починяет... Бабы гундят: раньше они в магазин через луг бегали, а теперь надо кругом закренделивать... Лично мне вода не мешает, даже весело. Окунуться с работы, бредешок поставить... У меня лодка резиновая. Всегда надутой держу. Надо в магазин, баба моя раз-два - и тама! Лень двигает прогрессом!
– снова зубасто зареготал Славка.
– Тебе-то зачем низом?
– Отсюда домов не видать, - пояснил Олега.
– Говорят, у бабки Ули хата под соломой. Не знаешь?
– Да есть тут одна или две... Это на том краю, - неопределенно кивнул Славка.
– Третий затон проедешь - там и смотри... Из "газика" опять подудели протяжно и сердито.
– Ну давай, по коням!
– крикнул Славка улыбчиво.
– Бывай! Приедешь - мой дом белый, с мансардой, из силикатного кирпича. С дороги видно. Зарубил?
Он захлопнул дверцу, и трактор сразу же ходко заворочал огромными рубчатыми колесами, давя и сокрушая горные хребты оцепеневшей грязи.
Миновав, как велено, третий затон, мы остановились перед давно не езженным, затравенелым свертком, по которому, однако, недавно проехала какая-то машина. Две полоски придавленной травы убегали вниз вдоль остатков жердяной изгороди и скрывались в темной прутяной чащобе вишенника и бузины. На выгоревшей за лето пустошке двое пацанов распаляли костерок, нехотя куривший хилым дымком. Завидев машину, оба приподнялись, замерли столбиками, будто испуганные суслики.
– Эй, ребятки!
– окликнул Олега, не отходя от машины.
– Подойди кто сюда!
Ребятишки продолжали настороженно стоять: меньшенький - с коробком спичек в руке, болыпенький - с пучком изломанных былинок.
–
Большенький суслик принялся затаптывать костерок, а меньшенький, спрятав в карман спички, несмело подошел к Олеге.
– Слушай, дружок, посмотри в машину, - попросил Олега, отворив дверцу со стороны Ульяны.
– Не знаешь ли эту бабулю?
Парнишка, вытянув тонкую шею, уставился в сумеречную глубь "газика".
– И как? Узнаёшь?
– допытывался Олега.
– Видел такую?
– Не-к... Не видел...
– наконец сознался паренек.
– Да ты посмотри, посмотри получше! Ее бабой Улей зовут. Она тут где-то живет. Не соседка ли ваша?
– Не-к... Не видел...
– повторил мальчик.
– Я не здешний.
– А какой же ты?
– Я в городе живу.
– Ну-ка, милай, подойди ко мне, - попросила Ульяна.
– Подойди, подойди к бабке.
Мальчонка, смущенно млея, приблизился. Ульяна, неуверенно протянув руку, сперва коснулась его лица, затем переложила ладонь на голову и огладила волосы.
– Ах ты мой хороший! Голубеночек ты мой любый!
– Она охватила его тонкое тельце, обтянутое белой футболкой с какими-то латинскими письменами.
– Какой же ты не здешний? А я вот чую - нашенский ты! Дымком пахнешь!
– Не-к... Я в городе живу.
– Ну ладно, ну ладно...
– согласилась Ульяна.
– Стало быть, к бабушке приехал?
– Ага.
– И мамка с вами?
– И мамка. Уже восемь дней живем.
– Ну и хорошо, ну и славно! Ах ты золотце мое!
Расспрашивая, Ульяна бережно оглаживала футболочку, темными, коряжистыми пальцами ощупывала что-то сквозь одежку, и по ее лицу было видно, что делать это ей сладко и радостно.
– Бабушку-то как звать?
– теплилась она голосом.
– Баба Клава.
– Так, так... А мамка у тебя Антонина? Угадала?
– Угадала!
– удивился мальчик.
– Ну, голубь ты мой!
– обрадовалась Ульяна.
– Как же мне мамку-то не знать? Ведь я ее кресна-ая! Болявый пупок серой из своего уха мазала, соплюшки утирала мамке-то твоей! Ведь она почти дочка моя!
– таяла Ульяна.
– А ты мой внучек! Вот как Господь вывел!
Радуясь, она продолжала тискать парнишку, ощупывать плечики, трогать тонкие кузнечиковые руки.
– Так-то, золотенький! Я и мамку и бабу Клаху вот как знаю... Только папку твово никогда не видела. А теперь небось и не увижу... Папка-то тоже с вами?
– Папка привез нас и опять уехал.
– Что так?
– Ему нельзя. У него - совещание.
– А бабушка Клаха все болеет?
– Ага, в валенках ходит, с палкой.
– Вот бедная! Еще не годы, а уж поизносилась вся...
– Ульяна мелко перекрестилась и уже спокойно спросила: - А что ж мамка-то ко мне не зайдет, не проведает? Али забыла?