Темная вода
Шрифт:
Поспешно сморгнув навернувшиеся слезы, Нора стала смотреть вдаль.
Завеса дождя медленно перемещалась над дальней грядой гор, за речной низиной и полоской леса на восточном скате. Не считая ясеневой рощицы вокруг белых домиков, что раскиданы по луговой части долины, и зарослей дуба и ольхи за замшелым боханом [6] Нэнс Роух вдали, перед глазами Норы сплошь расстилались поля, окаймленные низкими каменными оградами и канавами, а дальше – либо болота, либо каменистые холмы, где только вереск
6
Бохан – глинобитная хижина (ирл. both'an).
Даже вид низких, грозящих дождями туч действовал на Нору умиротворяюще. Долина была прекрасна. Неспешный поворот к зиме покрыл стерню и луговые травы бронзовым налетом, и бегущие тучи пятнали землю тенями. Это был замкнутый, сокрытый от всех мир. Только узкая дорога, вьющаяся по дну долины и уходящая на запад, свидетельствовала, что там, за горами, есть другой мир, полный высоких зданий и медных рудников, тесных, с попрошайками на каждом углу, улиц Килларни, ощетинившихся домами под сланцевыми крышами; на восток эта же дорога вела к отдаленным рынкам Корка. Лишь редкий торговец, направлявшийся в сторону Макрума с бочонками масла, притороченными к бокам лошадей, мог вызвать подозрение, что существуют другие долины и другие города, где живут совсем другой жизнью.
Взрыв детского смеха резко вырвал Нору из состояния мечтательной задумчивости. Повернувшись, она увидела старуху, ковылявшую по кочкам от соседней с Норой хижины на холме; старуха тяжело опиралась на терновую клюку.
Пег О’Шей.
Войдя во двор, соседка улыбнулась детям, затем, встретившись глазами с Норой, шаркающей походкой направилась к ней.
– Нора… Сочувствую тебе в твоем горе. – Щеки женщины ввалились от старости, беззубый рот запал. Однако черные бусинки глаз были по-птичьи живыми и блестели. Нора чувствовала, как они шарят по ней – сначала вгляделись в лицо, потом смерили ее всю.
– Спаси тебя Господь и матерь его, Пег. Спасибо, что взяла Михяла.
– Мне это вовсе не составило труда.
– Не хотелось, чтоб он оставался здесь. В доме полно народу. Я решила… решила, что он может испугаться.
Пег промолчала и только поджала губы.
– Мы с Мартином думали, что будет лучше беречь его от многолюдья. Чтоб жил себе тихо-спокойно с нами.
– Ну да, может, так и лучше.
– Кто приглядывает-то за ним?
– О, в доме и мои дети, и их малыши. Одним ребенком больше, чего уж там. И то сказать, из дома ведь он не уйдет… – Она придвинулась поближе: – А я и не знала, что дело так плохо… И вот уж который месяц ты его нянчишь…
– Мы с Мартином оба нянчили. По очереди – один с ребенком, другой работает.
– А годков-то ему сколько, Нора?
– Четыре.
– Четыре. А не говорит. Прямо как младенец в колыбели.
Нора потупилась, уставившись на яйцо, которое дал ей мальчик.
– Это хворь на него нашла.
Пег молчала.
– Раньше он мог говорить. Я слышала, как он говорит. Когда Джоанна жива была.
– И ходить он тогда тоже мог?
Нора почувствовала дурноту. Не в силах ответить,
– Похоже, опять дождь будет. Давай зайдем в дом, а то кости ноют. Я поздороваюсь, окажу уважение.
Торф в очаге так и пылал, и громкая беседа шла полным ходом. Из-за угла доносился смех.
– М-м… – Темные глазки Пег быстро оглядели собравшихся. – Кто выпивку-то принес?
– Все больше Шон Линч, – ответила Нора.
Пег вскинула брови.
– Да знаю я. Я и сама не ожидала. Человек-то не из щедрых.
– Если на что и щедр этот человек, то только на тумаки. – С хитрым видом Пег покосилась туда, где в кучке женщин сидела и ковыряла в зубах Кейт. – Шон Линч вошь освежевать сумеет и шкурку ее продать на рынке вместе с жиром. С чего бы это он так расщедрился?
Нора пожала плечами:
– Он же нам родня. Ты разве забыла, что моя сестра за его брата вышла? Упокой Господи души обоих.
Пег шмыгнула носом.
– Ей-богу, он чего-то задумал. Я бы с ним ухо держала востро. С чем-то он к тебе подлезет, Нора, что-нибудь у тебя попросит теперь, когда Мартина нет больше. Человек этот всему цену знает и ничем не дорожит.
Они поглядели в ту сторону, где у огня сидел и курил Шон.
– Уж поверь мне, Нора. Старая метла все темные углы знает.
Хоронили Мартина назавтра, тусклым, бесцветным днем. Грубо сколоченный гроб несли на плечах его племянники и друзья, помогали им, по очереди подхватывая ящик, и другие мужчины, жители долины, сопровождавшие гроб. Знакомый путь на кладбище был долгим, и процессия двигалась медленно. Дорогу развезло от дождей, мужчины ступали осторожно, чтобы не потерять обувь в чавкающей грязи. Следом за ними шли женщины, оглашая воплями осенний, колючий от мороза воздух. Все они знали, как полагается предавать тело земле.
Нора потуже натянула платок на голову. Невыносимо было смотреть на гроб, покачивающийся над головами, и она переводила взгляд на птиц, круживших над редеющими ветвями. Нора чувствовала себя странно спокойной, слез не было, и, идя прямо по лужам, в которых сверкало небо, она думала, не умерло ли что-то и в ней самой. Горестные причитания женщин вокруг казались смешными, как и сами они, в облепивших ноги мокрых юбках. Одна Нора молчала, прикусив язык, горе лежало в ней безмолвным холодным камнем.
Зрелище похорон привлекало и обитателей хижин, расположенных вдоль дороги. Дети, сунув палец в рот, глазели на процессию. Мужчины, пасшие своих свиней поблизости, присоединялись к шедшим за гробом, затем, пройдя с ними несколько шагов, отступали на обочину и почтительно выжидали, пока процессия не скроется из глаз, прежде чем стегануть свинью хворостиной.
Нора шла, задрав голову и глядя вверх, позволяя толпе как бы нести ее. Над вершинами кружили орлы.
Кладбище, притулившееся к маленькой часовне в тени старого тисового дерева, все заросло зеленой травой. Мужчины спотыкались о кочки, а затем бережно опустили гроб возле ожидавшей его заранее вырытой ямы. Отец Хили уже ждал их, рассеяный, сутулый, как и подобает грамотею. Когда его взгляд уперся в Нору, она натянула платок ниже на лоб и опустила глаза.