Темная Звезда
Шрифт:
— Спасибо, брат, — кажется, Аррой уже справился с собой. — Мы все сделаем сами. Передайте аббату, что, как только он исполнит свой долг, я хочу его видеть.
Монашек, часто моргая покрасневшими, блестящими глазами, торопливо ушел. Рене, не снимая окровавленной одежды, рухнул в кресло. Сам не зная, зачем он это делает, Роман подошел к эландцу и взял его руки в свои. Они сидели молча, слушая мерный звон колоколов, затем Рене серьезно взглянул в глаза эльфу, после чего прижал к губам Черную Цепь.
— Я, Рене-Аларик-Руис из рода Арроев, прошу тебя, Рамиэрль из дома Розы, что из клана Лебедя, принять мою дружбу. Я клянусь Морем,
Произнося в ответ священные слова, Роман не колебался:
— Я, Рамиэрль Звездный Дым, перед Светом и Тьмою, звездами и пеплом, цветком и камнем признаю своим братом находящегося здесь Рене-Руиса-Аларика и сплетаю нить его жизни со своей. И да не развяжется то, что завязано! Энаи а цирие!
— Энаи а цирие — клянусь честью! — отозвался Рене, скрепляя немыслимое побратимство эльфа и смертного.
Мариту нашел Гардани. Нашел, когда все опустили руки. «Золотые» и «Серебряные» прочесали Высокий Замок вдоль и поперек, забираясь в самые укромные места, но девушка как сквозь землю провалилась. Напоследок граф решил пройтись по личным покоям. Никто не возражал, лишь слуги Годоя сказали, что их господина нет. В это Шандер поверить не мог. Он знал, кто покинул Высокий Замок, и среди них герцога Тарски не было. Тем не менее во время поисков Михая никто не встретил.
То, что дальше сделал Гардани, никак не приличествовало капитану личной гвардии наследника престола, а скорее удалому фронтерсокму разбойнику времен императора Анхеля. Спокойно распрощавшись с тарскийскими придворными, Шандер вышел на стену и с помощью веревки с якорем забрался на заколоченный узорчатый балкончик, откуда перемахнул на подоконник кабинета Михая, без труда открыл окно и соскочил внутрь. Мимоходом подивившись обилию странных вещиц, капитан «Серебряных» осторожно раздвинул бархатные занавеси, отделявшие кабинет от спальни. То, что он увидел, заставило его зарычать от ярости.
Марита, обнаженная до пояса, стояла на коленях, стаскивая с герцога щегольской темно-красный сапог. Второй лежал рядом, и Шандер невольно заметил желтые, недавно остриженные ногти тарскийца. Губы Годоя кривила масляная улыбка, он был совершенно спокоен и уверен в себе. По лицу девушки текли слезы, одна щека покраснела от удара.
Что случилось дальше, Шандер помнил смутно, все дальнейшие действия графа можно было объяснить тем, что он ненавидел насильников. Когда заслышавшие шум «Серебряные», разбросав как кутят охрану, ворвались в покои Михая, им предстала странная картина. Полуодетый герцог в одном сапоге с перекошенным от злобы и страха побагровевшим лицом стоял на четвереньках посредине огромной спальни. Горло Годоя охватывала стальная посеребренная цепь, обычно украшавшая колет графа Гардани. Сам граф стоял рядом на одном колене, намотав цепь на кулак левой руки, в правой он держал богато изукрашенный пистоль арцийской работы. На широкой кровати, завернувшись в алое парчовое покрывало, всхлипывала растрепанная Марита, правый глаз девушки уже начинал заплывать. У двери жались тарскийские придворные, не решаясь переступить незримую черту, видимо, указанную Гардани.
В воздухе висело тяжелое молчание.
— «Серебряные», слушать меня! Во-первых, отобрать оружие у охраны, во-вторых, встать у всех дверей и окон. Этого — связать. Антал, найди Белинду, пусть даст что-то из одежды Мариты. Тарскийцев запереть. Все.
Граф, напоследок встряхнув герцога, как кошка трясет крысу, передал его в руки двоих дюжих додеканов [65] и демонстративно вытер руки о парчовый балдахин кровати.
65
Додекан — командир двенадцати воинов.
У изголовья стоял изящный поднос с фруктами и вином. Шандер взялся было за кувшин, но пить не стал, а, подержав в руках, яростно швырнул о стену.
Рене приоткрыл дверь и выглянул в коридор. На лице эландца не осталось и следа той бури чувств, которую он недавно выплеснул на Романа. Герцог вновь был спокоен и собран.
— Что думаешь делать? — нарочито будничным тоном осведомился бард.
— Надо попасть в покои Иннокентия, но так, чтобы никто не видел. Когда-то я оставил ему на хранение одну вещь, доставшуюся мне от… ну ты, думаю, понимаешь, от кого. Это шкатулочка со всякой ерундой, по крайней мере, она казалась мне таковой, пока не задул штормовой ветер. Инко был моим другом, я ему верил…
— Он знал, что там?
— Ларец легко открывался, а я секрета из того, что там хранилось, не делал. Это была память. О моей свободной молодости, если угодно…
Роман про себя отметил, как прав был покойный кардинал, говоря о том, что Рене, хоть и смирившийся, все же тосковал по временам, когда отвечал только за себя и за доверивших ему свои жизни таких же авантюристов. Подарок Темных эльфов хранится у клирика? А почему бы и нет? Иннокентий не был фанатиком. Не был он и дураком. Возможно, он лучше самого Рене разобрался в том, что ему передали. Но знал ли об этом кто-нибудь еще? Последний вопрос эльф повторил вслух.
— Вряд ли. Инко с детства был скрытным, к тому же прекрасно понимал, что в этих штуках уж чего-чего, а святости не было. Наоборот.
— А ты не помнишь, что там было?
— Побрякушки не из дорогих. Во всяком случае, они так выглядели. Точно помню браслет и ожерелье из каких-то невзрачных камешков, но тонкой работы. Нож был и, кажется, ошейник для очень большой собаки. Да, записи, наверное эльфийские, я таких букв не знаю… Наверняка что-то еще, я не помню, это было так давно…
— Тебе что-то говорили об этих вещах?
— Говорили. Именно поэтому я и отдал их на хранение человеку, с которым, как мне казалось, ничего не может случиться и который распорядился бы ими наилучшим образом. Иначе я таскал бы ларчик с собой. Как знак того, что я в трезвом уме и здравой памяти и действительно побывал там, где побывал… Ну да мои сантименты к делу не относятся.
Тот, кто мне подарил шкатулку, сказал, что это должно дать шанс тем, кто остается. Тогда я не увидел в этих словах смысла и решил, что все дело в трудностях с языком.