Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.
Шрифт:
Колонна отправились в изгнание, и Шарра попал в плен к средиземноморским пиратам. Каково же было его изумление и радость, когда выкуп за него уплатил Филипп IV Французский, пригласив Шарра в Париж. В свете событий последних лет всякого заклятого врага Бонифация VIII ждал при французском дворе теплый прием.
Папы приходили и уходили, но одно обстоятельство неизменно донимало короля Филиппа IV, прозванного Красивым. Всю свою сознательную жизнь Филипп воевал с королем Эдуардом I Английским – опасным, хитроумным недругом, в борьбе с которым даже ничья сошла бы за победу. Искусно обороняя и даже распространяя свои французские владения на материке, Эдуард вынуждал Филиппа бросать деньги в горнило войны без счета. Филипп взвинчивал налоги, одалживал и изымал каждый доступный
Бонифаций воспринял налог как удар и по своей репутации, и по кошельку, хотя и чего-то одного хватило бы, чтобы возбудить его гнев. Он повелел духовенству Франции пренебречь возмутительным налогом. В ответ Филипп возбранил вывоз будь то золота или серебра без его письменного соизволения. Французское духовенство могло по-прежнему собирать доходы, а вот отправить их в Рим – никак. Если Папе несладко без десятой доли денег из Франции, пускай-ка поживет совсем без них. И Бонифацию впервые в жизни пришлось пойти на компромисс, но это вовсе не означало, что он проглотил обиду.
В том же году Филипп покончил с приготовлениями к мирному договору с Эдуардом I, какового английский король добивался чрезвычайно энергично, ибо у него возникли собственные проблемы, до недавнего времени не имевшие к Филиппу никакого отношения. Хотя Эдуард растратил изрядную часть жизни на войны с Францией, у него одновременно шла непрекращающаяся война с северными соседями из Шотландии.
Последняя экспедиция в Шотландию принесла ему столь безоговорочную победу, что он выбросил шотландский вопрос из головы. Заставив всех дворян Шотландии преклонить колени и присягнуть на верность английской короне, он довел до их сведения, что отобрал священный Сконский камень – древний коронационный камень шотландских королей, согласно легенде служивший подголовьем самому Святому Иакову. И приказал столярам изготовить полку под сиденьем собственного трона в Вестминстере, дабы отныне восседать и на троне Англии, и на троне Шотландии. Сражения ради этого были столь кровопролитны и жестоки, что ни один шотландский дворянин не осмелился бы поднять руку на Эдуарда Английского.
Но теперь пришла весть, что некий юный шотландец незнатного рода, не имея никакого военного опыта, посмел бросить вызов английским правителям своей страны. Звали его Уильям Уоллес.
Затевая свои партизанские набеги всего с парой дюжин друзей, Уоллес взбудоражил простолюдинов, примыкавших к нему толпами. И вскоре возглавил воинство из десятков тысяч разъяренных шотландцев, упивавшихся каждым мгновением похода своего предводителя против английского господства. Уоллес, наделенный невероятным даром полководца, брал город за городом, замок за замком, пока даже самые осмотрительные дворяне не признали его вождем. Этот шотландский герой и воплощал проблему, с которой предстояло разобраться Эдуарду. Но прежде чем поворачиваться к Франции спиной, требовалось заключить с Филиппом Красивым нерушимый договор.
Пришли к соглашению, что вдовый Эдуард женится на сестре Филиппа Маргарите, а сын Эдуарда – первый принц Уэльский – женится на дочери Филиппа Изабелле. На пути окончательного улаживания дел стояло только одно: обручение принцессы Изабеллы с принцем Эдуардом требовало солидного приданого звонкой монетой, а денег-то у Филиппа и не было. И он обратился к своему другу, казначею тамплиеров Гуго де Перо. Брат Гуго с радостью почерпнул золота из переполненных сундуков ордена ради очередного займа Филиппу, пребывая под крайне ошибочным впечатлением, что чем больше король Французский задолжает рыцарям Храма, тем лучше. И даже не разглядел серьезную досаду Филиппа, что у французских тамплиеров куда больше наличности, нежели у короля. Увязнув в долгах тамплиерам, Филипп начал подумывать, как бы
Возвратясь в Англию, Эдуард I усомнился в достижимости главной цели договора с Филиппом. Суть обручения принца Уэльского с Изабеллой Французской заключалась в том, что сын от такого брака мог унаследовать оба венца, объединив королевства Английское и Французское в единую, непобедимую империю. Проблема заключалась лишь в том, что теперь всплыло на свет извращенное пристрастие принца Эдуарда к мужчинам. Так что король Эдуард весьма сомневался, что удастся склонить сына к крайне нежелательной для оного близости, призванной породить наследника.
В Лондоне Эдуард послал за магистром тамплиеров Англии Брианом де Жэ и поведал магистру о планах прижать в Шотландии к ногтю выскочку Уильяма Уоллеса, попросив тамплиеров сразиться с ним за Англию. Магистр ордена не видел никаких препятствий к участию его рыцарей в совершенно мирской войне, не имеющей ни малейшего отношения ни к религии, ни к Кресту Господню. Уже многие годы воинам Храма было не с кем воевать. Просьбы о людях и средствах из ставки на востоке больше не приходили, ибо не было уже нужды в оных. Никто из венценосцев Европы, сколько им было ведомо, в крестовый поход не собирался, буде даже таковой провозгласит сам Папа, а Папе, в то время занятому совсем иными проблемами, было не до походов. Бонифаций VIII измыслил способ приумножить панскую казну – воспользовавшись случаем, выпадающим раз в сто лет. Будущий 1299 год знаменовал перелом столетия, и Бонифаций намеревался обратить обычный светский праздник в радостное торжество всего христианства. Откроются новые пути к отпущению всех грехов, куда более легкие, нежели крестовый поход. Полное отпущение грехов посулили всякому паломнику, пришедшему в Рим на пятнадцать дней с дарами для церкви.
Даже в приливе оптимизма Папа не предвидел такого нашествия паломников, принесшего Риму новый расцвет. Местные купцы и хозяева постоялых дворов не могли нарадоваться бойкой торговле, взмывшей до небес благодаря почти двум миллионам паломников. Два священника, стоявшие день и ночь напролет за алтарем храма Святого Павла понуждены были лопатками сгребать неустанный поток золота и серебра, возлагаемых на алтарь паломниками, с трудом проталкивающимися сквозь толпу, чтобы принести свои пожертвования.
Бонифаций VIII пребывал на верху блаженства, вспоминая слова, сказанные при возложении венца понтифика на его чело: «Прими тиару сию и ведай, что еси отцем князей и королей, владыкою мира, наместником Спасителя Иисуса Христа на земле». Вот теперь, воистину ощутив себя «владыкою мира», он соответственно обставил и свои выходы в свет. Облачившись в одеяния древнеримских императоров и облачив себя их регалиями, он выходил на улицы, предшествуемый двумя вознесенными в воздух мечами, указующими его верховную власть и над миром тленным, и над миром духовным, под возгласы герольдов: «Зрите! Аз есмь кесарь!».
Когда же юбилейный год остался позади, Бонифаций VIII занялся вопросом о том, как бы подостойнее приструнить Филиппа Французского. Филипп погрешил против Бога и папства, дав убежище отлученным Колонна и захватив церковные земли и средства, и посему Бонифаций созвал в Риме собор духовенства, дабы решить, как быть с непокорным французским королем. В ответ Филипп созвал собственный собор, впервые включавший и третье сословие – простолюдинов. До сих пор в соборах участвовали только первое и второе сословия, духовенство и знать, но Филипп жаждал добиться во Франции всеобщей поддержки. Дворяне и простолюдины без промедления признали королевский аргумент, что корона дарована ему Богом, а не Папой, как утверждал Бонифаций, увещевая французских кардиналов и епископов укорить Папу, встав за своего короля. Французское же духовенство оказалось в ужасно затруднительном положении. С одной стороны, они присягали на верность королю, но с другой, обязаны были хранить верность и Всеблаженному Отцу, повинуясь его повелению явиться на собор. Филипп же напрочь запретил кому-либо из французских прелатов посещать собор, призванный очернить их короля. А за ослушание они отвечали всем своим достоянием во Франции.