Темное дело (сборник)
Шрифт:
Нет, это все намного проще. Намного спокойнее.
Запоминайте, кто не знает. Или запишите, чтобы потом блеснуть эрудицией в компании… Готовы?
Филуменист — это такой абсолютно безвредный зверь породы гомосапиенс (хотя тут стоит поставить несколько вопросительных знаков), который все свободное от добывания пищи время проводит за тихим, никому, кроме него, ненужным занятием — за собиранием этикеток со спичечных коробков.
Записали?
Очень хорошо!
А теперь запомните и сожгите. Обязательно сожгите, иначе, не дай Бог, попадут эти записи в соответствующие органы, которые у нас никто
Это не страшно. Это даже хорошо. Это вам по-настоящему повезло!..
Но если вдруг вас за шпиона не примут — фейсом не вышли, языками не владеете или еще чего там не в порядке, не соответствует классификации и международным нормам — то тогда вам прямой путь в Кащенку. Или, не дай Бог, конечно, в шестую психиатрическую лечебницу города Хлынова. Это уже все. Полные кранты да еще и цугундер в придачу!
Так что, прочитав, немедленно сожгите, пепел съешьте (доверять нынче никому нельзя, даже ветру, — демократия-с! она родимая), затем попейте водичку и сходите в туалет. Обязательно сходите! Это вам рекомендуют все истинные шпионы: от Пеньковского (товарища) до Примакова (господина)…
Теперь-то вы чувствуете разницу между настоящей мужской страстью и мелкими, несущими на себе бремя всевозможных хлопот, страстишками?
Если чувствуете, то дайте руку, и пойдем дальше!
Вернее, помчимся. Ибо жизнь бедного Рохлина вдруг сорвалась и понеслась на такой дикой скорости, что у него даже дух захватило.
Однако по порядку…
Здесь стоит чуть подробнее показать расклад сил. С одной, так сказать, домашней стороны — жена, дочери (сын, хотя бы один сын, хоть немного бы уравновесил сложившуюся ситуацию, но увы!), ротвейлер, дом и прочая хозяйственная мишура для того, чтобы показать окружающим, что ты тоже не дебил и иногда «шевелишь рогом»… С другой стороны вдруг возник объект, который назывался коротко и поначалу слишком расплывчато — Она.
А между ними возвышался Рохлин.
Или не возвышался.
Но был, черт побери, был, и никуда теперь от этого не деться. Тем более, сейчас, когда они вместе плывут на «Заре», они — Рохлин и Ольга…
Никогда не догадаетесь, где именно познакомились Рохлин и Ольга! В цирке. В старом, добром цирке, о котором говорят — «душа у него нараспашку, как любимый чемодан!»…
Когда Булат Окуджава сочинил свою знаменитую песню о бедняге Морозове и циркачке, то он, честно говоря, был недалек от истины. Помните, всем известные строчки:
«Она по проволоке ходила, Махала белою ногой, И страсть Морозова схватила Своей мозолистой рукой…»Конечно же, помните!
Ольга Русакова не была циркачкой. И Рохлин не был Морозовым. Но зато был самый настоящий цирк. И была страсть. Страсть, а не страстишка. Помните разницу?
Не как заслуженного и уважаемого физика-учителя, а как самого обычного мужчину, который может при случае гаркнуть или, например, дать затрещину ученику, попросила завуч Рохлина «помочь сопровождать» пятиклассников в цирк…
— Как? — не понял Рохлин, когда впервые это услышал.
— Помочь сопровождать, — повторила завуч.
Она явно была не в ладах с грамматикой.
— Помочь или сопровождать?
— Не поняла?..
— Это две большие разницы, как говорят в Одессе, — попытался пошутить Рохлин, однако шутку не приняли. Завуч поджала губы. Прошипела обиженно:
— Вы отказываетесь?
— Нет, но я только хочу понять, что мне предстоит делать, — начал раздражаться Рохлин. — Помочь или сопровождать?..
— Значит, вы отказываетесь! — убежденно произнесла завуч, пропуская иронию физика мимо ушей.
— О, черт!
— Не ругайтесь.
— Я не ругаюсь.
— Вот и не ругайтесь.
— Я… — Рохлин замолчал, мысленно досчитал да шести (дальше не хватило терпения) и миролюбиво закончил:
— Хорошо. Я. Согласен. Где? Когда? С кем?
Завуч внимательно посмотрела на него, тоже мысленно повторила первые три строки таблицы умножения — она была математиком — затем, немного успокоившись, рассказала Рохлину, где пройдет запланированное мероприятие…
Рохлин и еще одна учительница, которая только что вышла из декрета и относилась к детям пока достаточно лояльно, привели два десятка пятиклассников в цирк.
Еще в самом начале «мероприятия» Рохлин приструнил особо буйных — одного угостил оплеухой, другому надрал уши, на третьего рявкнул — и теперь все было «о’кей». Те, кто хотели, смылись в туалет и там тихо курили. Остальные разбрелись по просторному холлу и затерялись в толпе. Главное — было спокойно, все чин чином, без драк и поножовщины…
Учительница увлеклась цирковой программой, искренне переживая и радуясь представлению, а Рохлин, немного поглазев на гимнастов, заскучал и от нечего делать стал рассматривать публику.
Внезапно его внимание привлекла молодая пара: женщина и парень. Никого не стесняясь, они целовались. Целовались страстно, самозабвенно. Искренне.
Сначала Рохлин нахмурился.
Затем — пробурчал что-то недовольное.
Но постепенно морщины на его лбу разгладились, и он, забыв о цирке, стал наблюдать только за парнем и женщиной…
Парень ему не понравился, потому что был красивый, молодой и нахальный. Рохлин таких не любил и презирал. Было странным видеть этого «почти нового русского» на цирковом представлении. Обычно такие тусовались в ночных клубах, в дорогих ресторанах или отдыхали в «уик-энд», где-нибудь в дешевой Финляндии, потому что престижные острова были им не по карману.
Иное дело — женщина.
Она была молода, в ней чувствовалась порода. Настоящая порода. Которую нельзя скрыть. Нельзя купить или приобрести…