Темное дело (сборник)
Шрифт:
Он отложил книгу и внимательно на меня посмотрел:
— Слушай, — сказал он. — Что с тобой? Ты просто неприличен, ты это чувствуешь?
— В каком смысле? — не понял я.
— Я понимаю твою радость по поводу Рябининой и так далее. Но на лодке произошло убийство. А ты — светишься. Весь просто дергаешься от того, что тебя переполняет. Это же нехорошо, Гриша.
Эх, Костя, наивный ты мой человечище!
— А откуда ты знаешь, что меня переполняет? — спросил я его.
Он удивился.
— А что тебя переполняет? — уставился он на меня во все
— Костя! — заговорил я проникновенным голосом. — Я все разгадал! Все, понимаешь?!
— Ну и что? — сказал он.
Теперь уже я вытаращился на него.
— То есть как — что?
— Ну и что? — повторил он. — Жизнь человеку ты ведь не возвратишь этим, правда? Чего же ты сияешь, как медный чайник?
И вот тут-то до меня и дошло, что я вовсе не умен, как мне казалось. Может быть, чуточку сообразителен, но вовсе не умен. Мне стало стыдно так, будто я ограбил попрошайку. Он шел, а я ограбил.
Я немного помолчал, а потом тихо ответил:
— Да потому что я чайник, Костя. Самый настоящий медный чайник. Ты прав, а я болван. Вот и все.
Он испуганно посмотрел на меня.
— Да ладно тебе, — проговорил он. — Ты чего это? Ну тебя на фиг, Лапшин. Лучше оставайся самим собой. Привычнее как-то. Такой, какой ты сейчас — ну тебя на фиг, — повторил он, глядя на меня так, словно увидел во мне что-то новое для себя, и еще не решил: нравится ему это или не очень. Я его понимал, я сам испытывал нечто в этом роде.
— Все правильно, Костя, — сказал я ему. — Все правильно. Надо меня иногда опускать с небес на землю. Полезно. Спасибо тебе.
— Да пошел ты! — сказал он мне.
Сразу стало легче.
До начала банкета оставалось чуть меньше часа.
3
Потом, когда все кончилось, я спрашивал себя, все ли сделал правильно, потому что предугадать каждую деталь, недооценить последствия, которые могли бы возникнуть в результате моих действий, было бы крайне опасно. Но по всему выходило, что Бог в тот уходящий вечер старого, тысяча девятьсот девяносто пятого года был на нашей стороне. Все обошлось.
Начался банкет с опозданием, да это и немудрено. Люди собирались медленно, как бы неохотно, словно это был не праздничный вечер, посвященный встрече Нового года, а профсоюзное собрание, присутствие на котором нужно, но обременяет.
Когда все, или почти все, наконец-то собрались, Туровский внимательно осмотрел участников вечера и спросил:
— Ну что, можно начинать? Если не ошибаюсь, все в сборе.
— Прищипенко нет, — подал кто-то голос, но кто именно, мне разобрать не удалось.
— Вряд ли он придет, — тихо сказала сидевшая недалеко от нас с Рябининой Вероника. — Я видела его часа полтора назад. Он был пьян в стельку. Спит, наверное.
Вячеслав Сергеевич возразил ей:
— Не думаю, мамочка, что он может пропустить такой стол. Это не похоже на него, равно как и на любого другого народного избранника.
Стол действительно был хорош. Он буквально ломился от яств. Поскольку лодка
Едва Вячеслав Сергеевич произнес последние слова, в кают-компанию вошел Прищипенко. Вероника ахнула.
— Вот это да!
На ногах народный избранник стоял удивительно твердо. Некоторое время он смотрел на всю нашу компанию, а потом, кивнув в знак приветствия головой, прошел к столу и сел на место, которое ему моментально кто-то освободил.
— Браво, — сказал вполголоса Вячеслав Сергеевич. — Вот у кого мы должны учиться крепости духа.
— Депутат! — заметил я.
Мне не терпелось. Было готово все, и я не понимал, почему Туровский медлит.
Наконец, он произнес:
— Господа! До начала Нового года осталось совсем немного времени. Давайте проводим старый. Всем вам известно, что последние его дни были наполнены печальными и странными событиями. Остается пожелать всем нам, чтобы этот старый год ушел, наконец, в небытие. Среди нас, господа, присутствует всем известный журналист Григории Лапшин. Он сейчас некоторым образом подведет итоги этих печальных, повторяю, последних дней года. Слово предоставляется Григорию Лапшину!
Я встал, ловя на себе удивленные взгляды.
— Почему именно Лапшин? — бестактно и громко выразил мнение многих певец Дима.
— На меня жребий выпал, — объяснил я ему и больше не стал вдаваться в подробности.
Впрочем, ему это, видимо, и не нужно было — главное, что никаких других заслуг у меня не было. Я не избранный, а выбранный. Это успокоило многих.
Я немного помолчал, а потом прокашлялся, помянул про себя Господа, мысленно перекрестился и начал.
— Я не хотел ехать в этот круиз. Мне не нравятся подобные мероприятия, но некоторые обстоятельства подтолкнули меня к тому, чтобы я принял приглашение организаторов. Как бы там ни было, я отправился вместе с вами, и теперь не жалею об этом, хотя это может звучать странно в свете тех событий, которые нам с вами пришлось пережить. Господа, прошу вас, наберитесь терпения. Речь моя кому-то может показаться длинной, но когда я закончу, вы поймете, что она необходима. Тем более, обещаю вам, что Новый год, я искренне надеюсь на это, мы встретим совсем в другом настроении.
Я сделал паузу и обвел присутствующих серьезным взором — я хотел, чтобы они проникнулись важностью момента.
Вдруг я увидел, что Рябинина мне улыбается. Я чуть приподнял брови, и она мне подмигнула. И я, наконец, мобилизовался полностью. Весело посмотрев на сидящих за праздничным столом, я продолжил.
— Все наши беды, господа, начались с того, что Роман Левит неожиданно скончался прямо за завтраком. Я настаиваю, что именно скончался, умер от обычного сердечного приступа, а не от загадочной болезни, как нас пытался уверить неизвестный преступник. Тогда неизвестный.