Тёмное пламя
Шрифт:
Мой Дей, к счастью, слишком высокомерен, чтобы отвечать на подобные вопросы, поэтому Бранн дергает его за рукав совершенно зря. Но я благодарен неблагому. Видно, этой особе лучше тоже не давать дотрагиваться до себя, ей, кажется, и отвечать крайне опасно.
— Ах-х, во-олки не добы-ыча, ка-ак жше я позабы-ыла? — тварь глумится над моим волком, это уже опасно. Теряет, однако, интерес, поворачивая голову к закашлявшемуся опять, словно от ее голоса, Бранну. — О-о, мо-ой Храни-итель…
Эта тварь трепещет ресницами.
— Кото-орого лучш-ше назсва-ать тюре-емщиком!..
В хлестком голосе отчетливо прорывается бульканье топи, в него легко погрузиться, а выбраться будет сложно, как из ее трясины. Слух спасает бьющийся в панике разум, и голос опять складывается в почти обычный, только с неприятным призвуком и присвистом.
— Ты-ы корми-ил меня-а со-овершенными отбро-осами! Ты-ы заста-авил меня-а усну-уть! Поглу-упеть! Эти-и твои-и раз-сбойники-и!
Она всплескивает руками, как настоящая девушка в жестоком разочаровании от проступков любимого, трясет головой с редкими длинными волосами.
Бранн бледнеет, но не собирается отвечать, я вижу, мой Дей видит — неблагому тяжело дается его равнодушное спокойствие, но зеленые глаза смотрят на порождение болота, а возможно — душу Трясины, как на обычный пень. Даже не на нее, а чуть в сторону. Её это, кажется, злит. То есть, злит ещё больше.
— Ты-ы уво-одил от меня-а самы-ых ла-акомых! — рот оскаливается шире, до середины щеки, и это ещё не предел. — Ты-ы похи-итил у меня-а моего-о во-олка! Ты швыря-ал мне отбро-осы!
Э, нет! Волк тут только один! И он — мой! Мой и моей госпожи!
— Ну-у та-ак по-олучи их-х обра-атно!
По легкому жесту руки, вокруг которой завивается очередной комочек слизи, резко выделяющийся на прозрачно-мутной коже, топь начинает набухать многочисленными волдырями, пузыри поднимаются с самых глубин…
Берегись, мой Дей!
И Бранну тоже лучше бы поберечься! Из глубин поднимаются давно уже умершие, опухшие, уродливые утопленники, и при жизни не блиставшие разумом или красотой, но сейчас вовсе их лишившиеся. Белые глаза без зрачков и радужки рыщут в поисках жертвы, из-под ржавых шлемов раздается хриплый вой и стон, мертвые руки ловко тянут мечи из ножен, а позади смеется, задирая голову к небу и раскрывая жадную ненасытную пасть, сама Трясина. Подгоняя, приободряя, вдыхая силы и жажду убийства.
А вдалеке еще и еще…
— Ты отдавал ей разбойников? — мой Дей спрашивает это шепотом и настолько спокойно, что я поражаюсь.
— Её надо было кем-то кормить! — шипит неблагой. — Чтобы гулять не ходила и совсем с ума не сошла!
— По-твоему, похоже, что не сошла?
Бранн косится на серьезного Дея. Недоверчиво, но несмело приподнимает уголки длинных губ. О, старые боги! Ну наконец шутка понятна обоим!
— Если бы я скормил ей всех тех бабок, которые пошли за клюквой да заблудились,
— Никогда не калечил старушек, — Дей разминает плечи, поводит ими, ожидая, пока враги двинутся вперед, — и впредь не собираюсь.
Неблагой подбрасывает деревяшек, дует в сторону костра, и тот разгорается мгновенно, как от сильного ветра. Чую, огонь нам еще понадобится!
— Еще была невеста. Едва отговорил топиться. Приходит раз в год, грустит и уходит, — добавляет Бранн ехидно. — Вот сейчас бы вылезла в красном подвенечном платье!
Дей фыркает, перехватывает меч поудобнее.
— Хватит нам одной красавицы, которая тебя жаждет!
Трясина подозрительно смотрит на приободрившихся ши, ей вовсе не нравится, что их настроение изменилось, она поводит плечом, и остальные разбойники, послужившие ей ранее как еда, а теперь — как войска, резво бросаются в бой.
Единственный крепкий островок посреди топи вмиг оказывается очень тесным. Спина Бранна вновь прижимается к спине моего волка, воздух свистит под их мечами, но рубить утопленникам руки или ноги бесполезно — они и так мертвы, они не ощущают боли и лезут вперед все резвее, забрызгивают жижей из обрубков, метя в лица и глаза ши.
Особенно тяжко приходится Бранну, зловонное дыхание трясины давно стало его привычным воздухом, но теперь тянет силы быстрее, словно зная, куда бить старую жертву. Жертвой Бранн быть не хочет — он быстро стирает вонючую кровь с лица, кривой меч сносит очередную голову, горящая палка прижигает шею, следующее умертвие падает, а потом еще одно…
Трясина заинтересованно подается вперед.
— Головы! Руби головы!
Мой Дей кивает на это, полагая, что стоит пока сберечь дыхание. Разбойники прибывают.
— И вот что тебе стоило сначала лишать их оружия?
Мой волк пыхтит, ему изрядно надоело мельтешение коротких клинков перед лицом, он бы с удовольствием провел круговой удар, снося головы хоть ближайшим, но голову Бранна немного жаль.
— Когда я скажу, пригнись!
Теперь кивает уже неблагой, тоже полагая, что собеседник его поймет. Дей чувствует движение спиной, примеривается, как бы половчее применить двуручник, рычит:
— Пр-ригнись! — и Бранн бросается на землю куда быстрее, чем можно просто упасть.
Полтора оборота, свист меча, рассекающего ходячие трупы, и первая линия опрокинута. Неблагой прижигает головы, а благой отшвыривает разбойничков обратно в черную воду.
Передышка. Мне тоже неплохо отдышаться.
Трясина смотрела на сражение с удовольствием, и теперь пропадать не собирается. Я полагаю, что это далеко не конец. Может, ей нравятся сильные противники?
— И сколько было уморено душегубов на твоей памяти?
Мой Дей тоже думает быстро. Он отдыхает, оперевшись на меч.