Тёмное пламя

Зима Ольга

— Мы вообще не кормим трясину!

Дей злится, но не будет вымаливать помощь, а странный ши не торопится предлагать, хотя болото аппетитно чавкает уже на уровне пояса.

Дей! Смири гордость! Тебе же ещё быть королем! Ты должен уметь договариваться со всеми, даже с неблагими! Мы должны идти дальше!

— А как вы тогда справляетесь с её голодным безумием?

Некрасивый ши усаживается поудобнее, устраивает руки на коленях, склоняет голову вбок и продолжает смотреть волку в глаза. Заинтересовался беседой. И его совершенно не смущает, что собеседник

всё больше уходит под воду.

Странные они, эти неблагие.

— Никак!..

Ох, Дей, осторожнее, болото уже подступает к груди! Попроси! Просто попроси! Но Дей смыкает губы только плотнее, он слишком горд, а некрасивый ши ему совсем не нравится.

— Мы не кормим болота! Потому что у нас нет…

Гнилая вода заливается в рот, да попроси же!

— Боло… — булькает Дей.

Ши, сидя напротив, выгибает брови, удивляясь, что делает его лицо ещё более изогнутым, хочет что-то спросить, впервые беспокойно глядя на собеседника, но вода смыкается над головой гордого волчьего принца.

Дей! Держись! Дей-Дей-Дей!

Липкая жижа окружает, забивается в нос, сила волка не может помочь ему сейчас, она только вредит, барахтаться бесполезно, и я успеваю отчаяться, когда сверху опускаются руки, хватают за плечи, тянут вверх, туда, к свету — благому-не-благому — одинаковому для всех ши, красавец ты или не красавец.

Трясина отпускает медленно, но некрасивый ши настойчив, он умеет обращаться со своим болотом. С отвратительным чавканьем Дея выплевывает прямо на руки ши, теперь тяжело дышащему, перемазанному в жиже, со слипшимися от грязи пегими волосами. Он все ещё некрасив, но теперь кажется мне прекрасным — в зеленых ярких глазах беспокойство.

Ши резко передавливает грудь моего волка, Дей опять дышит, закашливается, падает рядом.

Они пытаются отдышаться оба, некрасивый ши с сомнением косится на Дея, словно ожидая очередного подвоха:

— Если бы ты сказал сразу, что не знаешь, как обращаться с болотом, вытянуть тебя было бы куда легче! Я думал, благой знает, что делает!..

На сухом островке посреди этой мерзкой топи очень уютно.

Неблагой словно из воздуха достает котелок и мгновенно разводит костер, ярко вспыхнувший так, как не должные гореть болотные деревяшки. Кажется, так же из ниоткуда некрасивый ши вытащил и островок сухой земли, на котором мы находимся.

Дей молчит, приходя в себя. Оглядывается — мрак вокруг нас нарушают лишь белесые пляшущие огни. Но они не светят, а слепят. И, я уверен, утаскивают туда, откуда не вернуться.

— Не стоит сейчас идти через Трясину, — ловит вопросительный взгляд неблагой, поясняет без экивоков и очень рассудительно: — Сожрет.

— Мой Дом… — вздыхает Дей, начиная произносить редко употребляемую, старинную церемонную формулировку, решив хоть на словах отблагодарить того, благодаря кому он жив и еще не сожран, — готов будет принять тебя всегда. Волки придут по твоему зову, где бы ты ни был, — и прикрывает веки устало.

Любопытство искрится в зеленых глазах неблагого, словно пляшут веселые

феи, оно теперь неравнодушно, это любопытство. Кажется, для некрасивого ши слова Дея значат больше, чем просто слова; больше, чем вкладывал в них сам Дей. Для него эти слова значат очень многое. Это ведь раньше, еще при старых богах, произнёсший слова дружбы становился другом до конца жизни. Теперь не так.

— Как хоть тебя зовут? — некрасивое лицо опять кажется мне симпатичным, ши доброжелателен, даже удивительно, что вот так сразу. — Меня — Бранн, — легкий кивок, голова склоняется набок, как у птицы.

Дей молчит. Он никому не признается, что выдохся, лишился почти всех сил. Осторожно распрямляет ноги, делая вид, что просто вытягивает их к огню. Сжимает зубы, чтобы сдержать стон. У него болит все тело.

От меня можешь не таиться, ты на грани. Давно уже на грани. Спать иногда нужно, мой Дей.

Волк говорит о другом, не торопясь представляться — чем выше титул, тем больше потребуют в уплату за спасение.

— Странные вы. У нас принято сначала помогать, а потом спрашивать, нужна ли помощь.

— А мы всегда ждём приглашения, — пожимает плечами неблагой, зеленые феи в его глазах засыпают, словно Дей сначала чем-то очень порадовал, а потом сильно огорчил его. — Что-то я с тобой разболтался.

И поворачивается спиной, начиная ворошить огонь. Темнота вокруг, блазнится мне, прислушивается к этим двоим, словно говорящим на разных языках.

— Но я так и не попросил.

Ему больно говорить, но нужно понять, с чего такая забота и что он теперь должен этому некрасивому неблагому. В мире ши ничего не дается даром. Вспомнить только виру, что истребовал Луг у сыновей Турина! Может, Дею тоже проще сразу утонуть в болоте?

А Бранну, кажется, ничего не нужно за его спасение, и Дею еще более непонятно, чем непонятно было этому некрасивому неблагому — что именно Дей делает в болоте и стоит ли ему мешать. Может, моется в мягкой торфяной воде или проверяет скорость погружения в трясину?

— Большинство моих знакомых дали бы тебе умереть, — отвечает Бранн, пожимая плечами и не оборачиваясь. Хотя костер горит достаточно ярко и не требует присмотра. — Но я часто нарушаю правила.

Звучит немного легкомысленно, удивляет, что неблагой до сих пор жив. Впрочем, на то он и неблагой среди неблагих, кто их уразумеет.

— Странно. Я… — кашель снова прерывает его, надсадный, глубокий. Болото очень хотело сожрать волка. — Мне говорили, у вас нет правил — одна свобода.

— Свобода, мой благой несостоявшийся ужин для трясины, подразумевает куда больше правил, чем все ваши закостенелые церемонии, — теперь невеселый ши поворачивается к Дею, дает волю языку, словно закрыв сердце. — Не целуй руку тому, кто ниже тебя, не показывай своих чувств, не давай волю привязанностям… Сам-то всегда их соблюдаешь?

Наши традиции неблагой знает довольно хорошо, но не понимает их. Дей молча пожимает плечами, не желая объяснять очевидного. Не всё, что дорого и важно, напоказ.