Темное прошлое человека будущего
Шрифт:
Зрители поспешно отошли на несколько десятков метров дальше, подросток остался там, где упал.
Некрич потащил меня по длинной улице, освещенной отсветами пламени от горящего здания телецентра. Ноги не хотели идти, я спотыкался на ровном месте. Пролетевший березовый лист чиркнул меня по щеке. Подул ветер, и воздух наполнился темным листопадом. " Подожди! " – Я остановился, прислонился к фонарному столбу и закрыл глаза. Невесомый шелест листьев заполнял паузы между выстрелами. Я вытер ладонью потное лицо и, надавив на веки пальцами, увидел под ними высокие деревья с листвой сияюще-белой, как
Движение городского транспорта повсюду было прекращено, и нам пришлось идти от Останкина пешком. Сзади доносились звуки то гаснущей, то вновь усиливающейся перестрелки. Изредка выстрелы раздавались с других сторон, с дальних границ осенней ночи, казавшейся из-за них необъятнее и глуше, так что идущий в ней чувствовал себя еще потерянней. Большинство окон было погашено, улицы пустынны, между фонарями и голыми лампочками над входными дверями подъездов лежали провалы космической тьмы. Однажды группа людей в камуфляже показалась в конце улицы, но, не дойдя до нас, свернула в переулок, в другой раз с разносящимся до близких звезд истошным воем мимо пролетели в направлении
Останкина несколько пожарных машин. Еще один труп валялся на пожухлом газоне – седой мужчина с серым лицом, в одних носках.
Пробегавшая мимо бесцветная в свете фонаря собака облаяла его. "
Труп " приоткрыл глаз, показал ей кулак и выругался нетрезво и с оттенком ласковости.
Большинство ларьков было закрыто, но некоторые продолжали работать, их витрины мерцали среди тьмы ядовитыми красками дешевых ликеров. Возле одного из таких ларьков жались друг к другу двое, и, когда мы проходили мимо, один из них слабым голосом позвал нас.
– Пойдем, – сказал, поколебавшись, Некрич, – помянем…
На круглом шатком столике стояли стаканы, картонные тарелки с холодными остатками закуски, присохшим кетчупом и полупустая бутылка водки, по всей видимости, не первая, потому что один из собутыльников совсем уже не вязал лыка. У него были всклокоченные волосы, растрепанная бороденка, дряблые щеки и выпученные белогорячечные глаза человека, видящего в окружающих персонажей своего бреда. Он ничего не говорил, а когда пытался сказать, из этого ничего не получалось. Иногда он мычал себе под нос обрывки каких-то мелодий, изо всех сил держась обеими руками за столик, чтобы не упасть, точно этот покосившийся фанерный кружок под низкими звездами с поллитровкой в центре был спасательным кругом, остающимся на плаву посреди погружающегося во мрак и кровь мира. Второй был немного трезвее, в слепо бликующих круглых очках, с мокрыми усами и бородой в крошках.
– Вы там были? – проникновенно спросил он нас. – Что там?
Прежде чем ответить, Некрич налил себе стакан водки, выпил одним махом, шумно выдохнул и только после этого, ни на кого не глядя, сказал:
– Друга у меня застрелили. Некрича. Андрюху. Братишку моего названого. Нет его больше в живых.
Некрич замолчал,
– Как же это? – болезненно морщась, спросил очкастый. – За что же?
– Наповал убили. Тремя выстрелами в голову. Сюда, сюда и сюда.
–
С остановившимися глазами Некрич неуверенно нашел пальцем три места у себя на голове – над левой бровью, на лбу и на виске.
–
У меня на руках умер. Вот на этих руках. – Он поднял руки перед собой и глядел на них в точности так, как Ирина, когда говорила мне, что он снится ей убитым.
– А за что… Было за что. Я-то знаю, он мне многое рассказывал… Боялись они его, специально в него метили… Он у этого правительства как соринка в глазу сидел. Потому что много знал про них, про дела их закулисные. Про оборотную сторону власти, а точнее, про настоящую власть, секретную, не ту, что у всех на виду, а ту, что скрыта! Кое-что он мне объяснил напоследок…
Некрич, подавшись вперед, облокотился о столик, так что он перекосился в его сторону и поллитровка чуть не упала. От страха, что это случится, и без того выпученные глаза того из собутыльников, который не мог уже говорить, стали еще больше, едва не вылезая из орбит, а рот мучительно задвигался. В последний момент я успел подхватить бутылку.
– Это была провокация! – сказал Некрич, прищурившись. – Все, что сейчас происходит, было запланировано заранее!
– Но ведь они же первыми начали, те, что в Белом доме, – неуверенно возразил очкастый.
– Их заставили начать! У Ельцина не оставалось другого выхода.
Госсекретарь США Уоррен Кристофер предупредил его о недопустимости применения силы! ("Уоррен Кристофер " Некрич произнес с таким значением, точно это был его близкий родственник.) А добровольно Белый дом никогда бы не сдался.
Чтобы развязать себе руки, правительству нужно было заставить их перейти в атаку! Теперь их ничто уже не спасет, их песенка спета. Руцкого дезинформировали, будто вся армия на его стороне, милиция специально отступила перед демонстрантами, военные грузовики и автобусы были умышленно брошены с ключами, чтобы сторонникам Белого дома было на чем добраться до Останкина. Все было продумано до мельчайших деталей!
Пучеглазый, глядя исподлобья, тяжело замотал головой из стороны в сторону, как будто не соглашаясь, но не имея сил возразить.
– По-моему, ты придаешь событиям гораздо больше смысла, чем в них есть на самом деле, – сказал я,- и хочешь увидеть порядок и замысел там, где нет ничего, кроме крови и хаоса.
– Замысел есть во всем, только немногие догадываются о нем до тех пор, пока он не пронзает жизнь, как молния!
– Но ведь ты же сам говорил, что революция, что музыка прорвалась!
– Все дело в том, кто эту музыку заказывает. Неужели ты думаешь, что все это, – Некрич кивнул в сторону зарева над крышами, – возникло из случайного стечения обстоятельств? Нет, как говорил мой убитый ельцинистами друг, да примет Господь его душу.
–
Некрич глубоко вздохнул. – Случайность существует только для непосвященных!
В этот момент в конце улицы раздался глухой рокот, и в нее как зримое воплощение порядка въехал бронетранспортер с закрытыми люками. Быстро приближаясь, он осветил нас слепящими фарами.