Темное прошлое прекрасного принца
Шрифт:
– Ты веришь в чудо?
– Конечно!
– И много у тебя случалось в жизни чудес?
– Каждый день, представь себе, случаются. А сегодня случилось целых три. Во-первых, ко мне внезапно нагрянул мой сосед. – Тут Алена кокетливо улыбнулась и стрельнула глазками. – Во-вторых, Игорь Пуканцев помирился с Ксенией Дюк и, похоже, даже слился с ней в экстазе.
– Сливается. Прямо сейчас, – с удовольствием подсказал Олег. – Ну, а третье чудо?
– А третье чудо, – торжественно сказала Ватрушкина, глядя вперед, – заключается в том, что мимо нас только что проехала машина, хозяйку которой
Петр Петрович искал недолго. Портмоне лежало прямо на полочке в прихожей, рядом стоял пузырек с валерьянкой.
– Ага. Вася, как заботливая мама, поила Полину успокоительным и забыла документы, – довольно хрюкнул Сусанин, взял портмоне и понес его на кухню. Ему хотелось изучить содержимое в спокойной, приятной обстановке, сидя за столом, как будто он на рабочем месте. Ах, сколько раз Петр Петрович разглядывал документы задержанных, наблюдая за их реакцией! Сколько раз он листал чужие записные книжки, краем глаза глядя на преступников, которые при этом напрягались, краснели, покрывались потом и начинали тяжело и нервно дышать.
Петр Петрович так и называл их: «Преступники». Ну, или для разнообразия – «бандиты». О том, что такие определения может выносить только суд, Сусанин знал, но вся эта канитель с судом казалась ему явным анахронизмом. Что, разве он не может определить, виновен человек или нет? Да запросто! С одного взгляда, а уж взгляд-то у него наметанный. А потом… Потом понятно – вывести в чистое поле, поставить к стенке и пустить пулю в лоб, очищая тем самым общество от вредных элементов.
Впрочем, непосредственное начальство Петра Петровича в лице майора Дениса Чабрецова не поддерживало его, считая возмутительно жестоким, отвратительно бесчеловечным и вообще маньяком, страдающим манией величия. В общем, Сусанина уволили. А за что? За то, что он изо всех сил боролся за справедливость?
Петр Петрович взял в руки портмоне. Тяжеленькое, пухленькое, гладкое, из коричневой кожи. Как ни странно, но жену свою Сусанин по-своему любил. У него вообще в сознании было очень четкое разделение на своих и чужих. К своим относились родственники да еще Лиза Гондураскина, к которой Петр периодически наведывался. Остальные были чужими, а чужие в сознании Сусанина вообще не были людьми. Он искренне не понимал, чем человек отличается, например, от шкафа. Или холодильника. Или дерева. Люди для него были мебелью, и ему никогда, ни разу в жизни не приходила в голову простая и очевидная для каждого разумного существа мысль, что другой – для себя тоже «я». «Я» – это был только он сам. Король-солнце, центр мира. Даже любовь к близким была у него механистичной и была сходна с привязанностью к заводным плюшевым игрушкам.
Олег вопросительно поглядел на Ватрушкину.
– Знакомая машина? Ты имеешь в виду белую «Лачетти»? Да, я ее заметил, – сказал он.
– Она не белая, это перламутровый металлик, – поправила его Алена.
– Ты уверена? Мало ли в Москве «Лачетти»?
– С такими номерами? Мало.
– Это ее номер? Ты точно видела? Машина-то далеко проехала, не под носом.
– Сто процентов. У меня хорошая память на цифры, и вижу я отлично. Тем более у нее
Вокруг по-прежнему не было ни души, а окружающая обстановка почему-то до боли напомнила Алене Нью-Йорк, в который она пару раз ездила.
«Впрочем, все мегаполисы во всех странах похожи, как братья-близнецы, – подумала Ватрушкина, – различия проявляются тем острее и нагляднее, чем меньше населенный пункт».
– Как-то это странно, – сказал Олег. – А почему она ездит по городу? И в такое время?
– Понятия не имею.
– Кто она?
– Бухгалтер продюсерского центра.
– Бухгалтер, – пробормотал Олег, – такая мирная профессия. Тем более непонятно, куда она так мчится. Может, у нее случилось что? Ты хорошо ее знаешь?
– Не слишком. Она – мать бывшей жены бойфренда моей сестры.
Несколько секунд врач молчал, вникая в степень родства.
– А, – сказал он наконец, – это бывшая теща рыжего поэта, который приходил сегодня с твоей сестрой?
Он скосил на Алену внимательные голубые глаза. Их взгляды встретились, и Алене показалось, что Олег чего-то не договаривает. Что-то он знает такое, чего вроде бы по логике вещей знать не должен.
– Точно, – кивнула Ватрушкина, – теща.
– А что за продюсерский центр?
– Ну тот самый, что работает с Ксенией Дюк, – пояснила Алена, отгоняя странное ощущение, навеянное взглядом Олега.
– Ну, тогда разворачиваемся, – скомандовал врач, сложив два плюс два, – бухгалтер точно к Дюк с Игорем поехала. Надо проконтролировать ситуацию. Вдруг они заставят Пуканцева нервничать? Наш форвард еще от прошлого потрясения не оправился.
– Ну и что, – переспросила Алена, перекрывая визг тормозов разворачивающейся посреди проспекта машины, – мы же ездили к Пуканцеву, уговаривали его, почему она не может к своей Дюк съездить? Может, тоже будет ее о чем-то уговаривать? Вряд ли она интересуется Пуканцевым.
– А почему она ночью едет? Это подозрительно.
– Мы же ездили ночью.
– Нам можно, мы хорошие!
– Она, может, тоже хорошая! Я знаю ее дочь Полину.
Врач хотел было сказать, что тоже ее знает, но вовремя прикусил язык.
Сусанин еще раз провел пальцами по гладкой и чуть теплой коже портмоне и раскрыл его. Так. Автомобильные права и техпаспорт на машину. Деньги. Визитные карточки. Кредитка. Пухлый пакетик с «Панадолом» – на случай, если заболит зуб или голова. А это что? В портмоне лежала фотография, и человека на этом снимке Сусанин хорошо знал!
– Вот как, значит, обстоят дела, – пробормотал Петр Петрович, рассматривая фото, на котором отпечатались следы от губной помады.
Красивый мужчина, лет около пятидесяти. Седой, с очень черными глазами, унаследованными от предков-грузин. Музыкальный продюсер. Очень богатый человек. Начальник Васьки.
Волосы на голове у Сусанина встали дыбом. Он зарычал, как койот, и запрыгал по кухне, размахивая в ярости кулаками, как мельница. Вид его был страшен. Даже самые отважные люди получили бы инфаркт, глядя на этот взрыв бешенства. Недаром с допросов Петра Петровича подозреваемых часто уносили на носилках.