Темные дороги
Шрифт:
– Почему ты сказал «верно»? – Она засмеялась.
– Сам не знаю. По-моему, женщины легче принимают сложившееся положение вещей и приспосабливаются, тогда как мужчины вечно стараются это самое положение вещей изменить и, если не получается, выходят из себя.
«Скажи еще что-нибудь», – казалось, говорили ее глаза. Я напряг извилины.
– Это самое и произошло в Эдемском саду, – соловьем заливался я. – Мне всегда казалось, что, даже вкусив от древа познания и осознав, что они нагие, Ева не приняла это близко к сердцу. А Адам смутился, отверг перемены и принялся
Она широко улыбнулась, ее темные глаза одобрительно сверкнули. Я представил себе, как она глядит такими глазами на мужа, а тот ни хрена не замечает и сухо целует жену в щеку перед тем, как отправиться с приятелями на посиделки.
– Многие считают, что именно это Боннар и пытался показать на своей картине, – сказала она. – Ева в восторге от случившегося, а Адаму ужасно не по себе от их наготы. Он и в сторону-то отошел, потому что сознание этого не дает ему покоя.
Она помедлила.
– Интересно, кого, по-твоему, следует обвинять в грехопадении, Адама или Еву? – Вопрос прозвучал шутливо.
– Обоих, – без запинки выпалил я. – Оба они проявили эгоизм.
– Эгоизм?
– Мне всегда казалось, что из-за этого Бог их и прогнал. Не потому, что они нарушили правило, а потому что принялись сваливать вину друг на друга. По-моему, они вполне могли бы выйти сухими из воды, если бы подошли к нему и рассказали все как есть, а не пустились во взаимные обвинения. Если бы Бог решил, что они любят друг друга, он дал бы им второй шанс и не стал бы проклинать навечно весь род человеческий.
Она снова мне улыбнулась. Я скосил глаза на огурец, торчащий у меня из кармана.
– Чем же занимается ваш муж, когда его нет дома по вечерам?
Наглость с моей стороны. Наверное, в глубине души я даже хотел ее обидеть. Какая разница? Ведь она такая же фантазия, как модель, напялившая модное женское белье, только и отличий, что я могу вдыхать ее аромат и знаю, где она живет.
Не мое это собачье дело. Неужели ответит на вопрос?
Ответила.
– Не знаю. – Помахала пальцами в воздухе. – У него парочка друзей по работе, с которыми он отдыхает. Года два назад они дружно размахивали ракетками, потом настала фаза баскетбола. Я не возражала, все-таки физические упражнения. Сейчас они часами просиживают в загородном клубе, жалуются на запросы своих жен и детей и сетуют на то, что в потемках в гольф не сыграешь.
Она остановилась, втянула нижнюю губу и выплюнула, словно у той был гадкий вкус.
– Говорю как стерва, да?
– Ничего подобного, – возразил я.
Она коснулась губ указательным пальцем, сунула его в рот и принялась грызть ноготь. Наверное, он оказался вкуснее.
– А вы что делаете по вечерам? – поинтересовался я. – Не считая походов в магазин за продуктами?
– Не считая походов в магазин, – повторила она и лукаво улыбнулась, не вынимая палец изо рта. Потом все-таки вынула и засунула за пояс шортов. – Трудный вопрос. В ясный теплый вечер, как сегодня, я взяла бы книжку, подстилку и пару банок пива и отправилась на поляну, что за моим домом по ту сторону железной дороги. Точнее, это даже и не поляна,
– Так вы взяли бы с собой пиво? – спросил я.
Она кивнула.
– Не вино?
– Я люблю пиво.
– Я-то думал, вы пьете только вино.
Она засмеялась:
– Порой этот комплимент представляется мне сомнительным.
– Так почему бы вам прямым ходом не пойти с книгой в лес?
– Если бы я могла, так бы и сделала. Но наши желания не всегда в ладах с реальностью.
Лицо ее потускнело.
– Пожалуй, – вздохнула она, – пора тебе предоставить возможность извлечь наконец огурец.
Кстати, – она повернула тележку к выходу, – что стряслось с твоим диваном?
Я на секунду задумался.
– Он загорелся.
– О господи. Хорошо, дом остался цел. На нем кто-то курил?
– Да. Ухажер Эмбер.
– Слава богу, ты был дома.
– Слава богу.
– Ну, увидимся.
Она тронулась с места.
– Извините за Эмбер, – крикнул я ей вслед. – Я с ней поговорю.
– Не стоит. – Келли резко затормозила. – Не делай этого. Ничего страшного не произошло. Серьезно.
Я проследил, чтобы ее розовые шорты скрылись за поворотом, и только тогда вытащил огурец.
Не хочу, чтобы Эмбер хамила Келли Мерсер или кому-нибудь еще. Не играет роли, что наша семья пережила трагедию. Люди вечно прощают себе грубость и глупость. Им бы только обвинить кого-нибудь другого.
По-мнению маминого защитника, папаша сам виноват, что его убили. Бил детей – вот и напросился. Адвокат изобразил маму мученицей, заплатившей свободой за жизнь своих детей. Правда, никто, глядя на застывшую фигуру преступницы, не проронившей ни слезинки, не купился. Включая ее саму.
Адвокат нарочно не упомянул об очень важных фактах. Когда мама забеременела, папаша никуда не сбежал. Женился на ней. Пахал каждый день своей семейной жизни. Содержал жену и детей.
Защитник слова не сказал о ФИЗИЧЕСКИХ СТИМУЛАХ, что сформировали папашин мир. Он терпеть не мог свою работу, но ходил на нее каждый день. Он не любил бриться, но мама не выносила щетину. Ему не нравился Билл Клинтон, но он за него голосовал. Папаша не был монстром, он был живой человек из плоти и крови, правда, выходил из себя, когда что-нибудь проливали.
Я пробовал объяснить все это в суде, но судья то и дело одергивал меня, мол, отвечайте на вопрос, не отклоняйтесь. Даже прокурор, чьей задачей было упечь маму, не старался представить папашу в благоприятном свете, чтобы еще больше очернить обвиняемую. Люди прокурора вообще не интересовали. Он посвятил себя важным философским вопросам. «Вправе ли мы взять исполнение закона в свои руки?» и «Что случится с тканью социума, если мы так поступим?» Я подумал, он рехнулся, пытаясь таким образом убедить присяжных, у которых дома оружия больше, чем книг, но я не учел, что они сами завзятые убийцы, только стреляют не в людей. А прокурор учел. И своими аргументами разрубил узел паранойи.