Темные источники (Трилогия о маленьком лорде - 2)
Шрифт:
– Вы ничего не скажете?
– спросил Хоген.
– А что мне сказать?
– Я не о том. Я спрашиваю напрямик: скажете вы им? И - газетчикам?
Глупец. Глупец, намалевавший что-то на чужих картинах, которые присвоил себе почета ради. Глупец, который укрепил свою шаткую веру в собственный ничтожный талант обманом, а теперь трясется от страха. Туго же им приходится, глупцам.
– Какого черта вам втемяшилось в голову заканчивать эти распроклятые картины!
– грубо сказал Вилфред.
За поворотом дороги показался автомобиль.
– Хотите писать для меня картины?
Хоген думал, что шепчет, но это был шепот в грохоте урагана. Яростная мимика придавала словам какой-то противоречивый смысл. Вилфреду стало смешно. Ему вдруг захотелось хамить.
– Десять тысяч, - отрезал он. Хоген отпрянул, Вилфред наступал на него шаг за шагом.
– Гоните десять тысяч крон, и я буду писать ваши чертовы картины.
Художник замахал руками, Вилфред тоже поднял руки, сжатые в кулак в упоительном приливе решимости.
Но тут же уронил руки. Кто-то вышел из дома. Треугольная полоса света упала на двор, не дотягиваясь до них. Поэтесса-модернистка беспомощно постояла в светлом треугольнике, на ветру похожая на лысого старца. Потом дверь захлопнулась, и темнота милосердно скрыла ее от их глаз. О том, что она делает у лестницы, можно было догадаться только по звуку. Руки Хогена что-то протягивали ему в темноте. Это была визитная карточка. Вилфред ощутил ее в своей руке, на мгновение прикоснувшейся к руке художника, - это было мерзко. Порыв ветра улегся.
– Нам надо бы поговорить кое о чем.
– Злой огонек вспыхнул в глазах Хогена.
– Кстати, известно ли вам, что завтра один из ваших земляков дает концерт. Некая дама, весьма талантливая. Об этом пишут в газетах. Кстати, супруги Виид с ней знакомы, ее зовут Мириам Стайн, может, и вы ее знаете, но, понятное дело, вам нельзя в этом признаться, вы ведь теперь датчанин...
Холодная молния ослепила Вилфреда. Мириам... Стало быть, она переменила фамилию: Голдстайн на Стайн - эта дурацкая мысль первой пришла ему в голову.
– Нам надо бы поговорить кое о чем, - злобно повторил художник. Он помолчал, как бы давая улечься впечатлению от своих слов. Вилфред был застигнут врасплох - но, собственно, что на него так подействовало? И как это так выходит, что им всегда удается нащупать его слабое место? Мириам... А может, Хоген назвал ее просто как "земляка", чтобы подчеркнуть, что ведь и Вилфреда нетрудно скомпрометировать - у него, Хогена, тоже есть на руках козыри, в случае чего он может его разоблачить...
Художник ушел, оставив карточку в руке Вилфреда.
Вилфред почувствовал было злобную радость: карточка тоже может стать козырной картой в игре. Но нет, противник обыграл его. Что он мог знать о Мириам и о нем? Ничего. Однако злобный инстинкт всегда подсказывает, когда пустить в ход намеки. Дурацкая, никчемная
И вообще слишком поздно. Мирная жизнь рухнула, возврат к ней невозможен. Невозможна даже борьба на равных между двумя обманщиками - им и Хогеном. Слишком поздно. У него выбили оружие из рук.
В разгар бури он пробился к мирной передышке, как все страны мира пробились к перемирию, вымолили его себе, хотя в ту же минуту уже начали снова точить оружие. Вилфред сунул карточку в карман. Хорошо, что мирное время кончилось. Он вернулся в дом, поблагодарил хозяев. В глазах Маргреты появилось какое-то необычное выражение. Бёрге слегка захмелел. Блаженно разнеженный, он откинулся в глубоком кресле. В том самом, в каком при появлении Вилфреда сидел Хоген. Бёрге посмотрел на него блаженно, туманно.
– Куда ты дел Хогена? Уж не убил ли?
Вилфред собирался проститься с ними. Убил Хогена? Он взглянул в безмятежные глаза Бёрге; тепло растопило прозрачный ледок, Бёрге был счастлив. Но инстинкт вел его безошибочным путем.
– Нет, не убил. А он, что, ваш друг?
– Друг?
– переспросили в один голос Бёрге и Маргрета. Что-то носилось в воздухе.
– Нет, он просто...
– сказал Бёрге.
Вилфреду хотелось броситься перед ними на колени: что-то подсказывало ему, что дружбе конец, ибо он лжец, неспособный преодолеть свою натуру. Он хотел бы объяснить им, что если и оказывал им какие-то мелкие услуги, то на самом деле это они услужили ему, а не он им, потому что его небольшая помощь в литературной работе на самом деле давала выход тем его чувствам, которые могли бы окрепнуть, сохрани он подольше желанный покой и не пробудись опять чуждые силы в нем самом и вне его, не вторгнись они туда, где ему жилось так хорошо, так безмятежно, и не лиши его крова...
Но тут открылась дверь. На пороге стоял Хоген, в шляпе. Острое личико было белым, как порошок, к которому он прибегнул, чтобы набраться храбрости.
– А известно ли вам, что мы с вашим жильцом и другом...
– Голос его прерывался...
– Заключили договор... Он ведь художник... Вы не знали? Теперь Хоген повернулся к Бёрге, в его взгляде была мольба: "Помогите мне выбраться отсюда подобру-поздорову..." и в то же время злоба.
– Скажи мне, и твои рассказы тоже пишет он?
15
Вилфред проснулся, сознавая все, что произошло. Слышно было, как бушует ураган. Ночь еще не миновала.
Неужели кто-то поет?
И тут всплыло воспоминание: Бёрге переводит взгляд с Хогена на Вилфреда, с Вилфреда на Хогена, протестующий и молящий взгляд, - не может быть, чтобы на свете было одно только предательство... И Маргрета - она встала с места, едва Хоген появился в дверях, словно чуя какую-то беду. И у обоих во взгляде протест и мольба.
И этот Хоген, в ту же минуту сникший, не потому, что причинил зло другим, а потому, что из-за вечной неуверенности в себе и тяге к самоуничижению выдал себя.