Темные изумрудные волны
Шрифт:
«Меня испытывает, а сама… Неужели она себя тоже мучает этим постом? Свежо предание, да верится с трудом».
Да, в глубине души он раскаивался в том, что… не так выдерживает срок, как хотелось бы Кате. Однако, ревнуя, подозревая её в том, что она играет им, он от раскаяния переходил к гордому упоению своей порочностью.
«А как ты думала? Тебе можно, а мне – нет?! Кому-то веселье, а кому-то много тёмных ночей и много хмурых дней, наполненных слезами и сетованиями? Несправедливо».
Он перебирал в памяти их разговоры, припоминал Катины рассуждения, – вспоминая прошлое, пытался разгадать её нынешние
Прошлое! В памяти оно осталось светлым бликом. Вечера во дворе, прогулка по Волге, песни под гитару, Сухумская гора, стихотворение, которое Катя прочитала ему, когда они купались на горной речке.
«… Могу я кого-то пожелать после того, как узнала тебя?.. Я – собственница… Я не желаю тебя ни с кем делить… Я никого не любила, кроме тебя… Я страдала только из-за тебя… Если я принимаю тебя таким, какой ты есть, то наряду с твоими привлекательными чертами, должна принять и те, которые… не совсем мне нравятся… У тебя ещё более сложный характер, чем у меня; но я хотя бы чётко излагаю свои мысли, а ты отмалчиваешься… – и приходишь к ещё более нелепым мыслям, чем я!.. Доверься мне… Я всё сделаю так, как надо…»
После таких слов, о чём тут можно думать? Конечно, надо перевязать ниткой терпения сердечные раны, и ждать, ждать, – сколько нужно.
Андрею показалось, что он видит её, реально видит, хотя она далеко. Она была рядом с ним. Он видел её ресницы над зелёными глазами, её губы, щёки; видел всю её, желанную, как никогда, но ускользающую и неуловимую. И когда Андрей протягивал к ней руки, Кати уже не было, он видел её вдали, совсем вдали, на ней темно-зелёное платье, она ехала на тёмно-зелёной машине, ехала к нему, но почему-то не приближалась, а, наоборот, удалялась от него. Он слышал её слова: «Ну, ты чего у меня такой медлительный… Иди ко мне, ты мне нужен».
Были другие видения, и всякий раз Катя говорила ему, что он ей нужен, просила преодолеть непреодолимую преграду, а он ломал голову, как это сделать. Он верил, он знал, что она вернётся. И всё будет хорошо – она ведь обещала.
А второй ход мыслей, разительно противоположный, шёл рядом в мозгу того же человека.
«Не было заметно, что она сюда приехала голодная… И здесь пребывала на полном довольствии… Вернулась обратно – вероятно, к тому, от которого уехала… Так у них принято, в богемной среде… Опять же, всё делается для пользы дела – для саморазвития, поиска новых сюжетов».
В поддержку этих мыслей в памяти всплывали другие Катины слова:
«А разве есть на свете что-то, что можно было бы назвать серьёзным?.. Как можно знать, буду ли я всегда тебя любить?.. Я ломаю голову: что делать? Наверное, я глупа… Я думаю, думаю, и чувствую, что схожу с ума… Андрюша, ты у меня прямо как носитель реальных историй».
Думая об этом, Андрей видел Катю в объятиях любовника, и, чувствуя жажду крови, представлял, как убивает их обоих. Очнувшись, снова радовался, что не терял время зря в её отсутствие, что так плохо справляется с душевными… и другими порывами; повторяя про себя эту пошлую истину – жизнь хороша, когда она разнообразна.
Не успевая додумать эту мысль, Андрей начинал задумываться над другой, и из подвалов памяти сами собой появлялись новые воспоминания…
… О том, как они с Катей мечтали о будущем, строили планы, бесчисленное множество раз
И снова Андрей раскаивался, мысленно просил прощения за свои измены, умолял поскорее вернуться. Он видел её, одиноко бредущую по пустынной улице, несчастную и уставшую. От бессилия она даже не может заплакать и позвать его на помощь. Ей трудно, а он не может к ней прийти.
Отчаянная мысль бежала дальше, в памяти отыскивались другие случаи, другие слова. Кати нет, она пропала. Где она? Он её ищет, он в панике.
«… Мысль делает счастливым и несчастным; мыслью живут, от мысли умирают… Я впервые люблю и любима по-настоящему. И мне по-настоящему страшно… Уходите, уходите отсюда! Нет, мне не пора… Это была не я… Нет, непохожа… Там, возле дерева с сердечком, у камня… Там была девушка… Но то была не я… Другая девушка, она погибнет… А я – нет…»
При этих мыслях его охватывали беспокойство и страх. Что с ней? Почему не звонит, не отвечает на письма? Может, она что-то недоговорила в последнем своём письме, и у неё серьёзные проблемы? И Андрей представлял Катю заложницей, – связанная по рукам и ногам, она лежала на бетонном полу в огромном ангаре; а он, перестреляв с полсотни злодеев, освобождал её.
Так он предавался безмолвным оргиям размышлений, не в силах утвердиться в каком-либо одном мнении, и в соответствии с ним действовать определённым образом, или, наоборот, бездействовать. Едва перед ним вырисовывалось, как магический кристалл, спасительное решение, изменчивый свет менял оттенки этого кристалла, и в нём угадывалось совсем другое.
Заблудившись в лабиринте сомнений и противоречий, Андрей снова и снова углублялся в воспоминания, силясь отыскать там доказательства в пользу того или иного решения, осыпая при этом проклятиями судьбу, торопливо забирающую самое лучшее, и не торопящуюся вернуть всё обратно. Легче найти лопнувший мыльный пузырь, чем то, что было и чего больше нет.
Новые и новые письма посылались во Владивосток. Андрей просил, убеждал, умолял, и даже пугал. Спрашивал, почему его опечаленные разлукой глаза не видят возлюбленную, обещавшую быстро вернуться. Сообщал, что в поисках причин тому потерялся в пустыне догадок, и не знает, как оттуда выбраться. Его сердце сожжено пламенной любовью, но даже оно уже не чувствует слитное биение двух любящих сердец.
Людмила Николаевна и Рита хранили упорное молчание. Нет, они не знают никаких других координат, кроме адреса воинской части, в которой служит Третьяков. Да, Катя сама звонит с переговорного пункта – правда, очень редко. Да, ей передали, что Андрей очень ждёт звонка. Всё. Конец связи.
В начале мая Людмила Николаевна сказала, что Катя находится в Москве, там она устроилась на работу по протекции «Серёжиного друга», проживает на съёмной квартире, адрес и телефон – конечно же – неизвестны. Услышав эту новость, Андрей обрадовался. «Серёжин друг», – это Кохраидзе Василий Гурамович, отвозивший их на море. Он возглавлял фирму «Медкомплект». Найти его – дело нескольких минут.
Но… неприятное чувство отчуждённости охватило его. Подкрадывались новые сомнения, их подкрепляли новые воспоминания.