Темные изумрудные волны
Шрифт:
Однажды одному купцу вздумалось поджечь дом другого купца, врага по торговле. Враг сгорел. По стечению обстоятельств в соседнем доме проводил ночь чужестранец, прибывший из далёкого Гермоса. С этим городом не велось никаких торговых дел, жители его не посягали на независимость Сан-Бенедетто, но отношение к Гермосу было настороженным — ведь причин для хорошего отношения не было так же, как не было причин для плохого.
Чужестранец по имени Анта Девдрис был в самом цвете молодости и красоты, и, вращаясь в обществе дам, изучил искусство пленять и обольщать, которым и пользовался где только можно. В его стране обычаи были таковы, что, прикоснувшись к девушке, а тем более поцеловав, или же пробыв с ней наедине дольше, чем
Узнав о том, что по соседству с подожженным домом проживает чужестранец, поджигатель-купец немедленно оповестил об этом стражу. Анта Девдрис был схвачен, и препровождён в высокое собрание, где и предстал перед членами Совета Преобразователей. Купец и его слуги показали, что видели обвиняемого в тот момент, когда он поджигал дом. Огонь разгорелся так сильно, что невозможно было потушить его, обвиняемый же убежал, и только на рассвете удалось выявить его местонахождение. Анта заявил, что невиновен, в доказательство этого назвал имя женщины, с которой провёл ночь. Её привели в суд, и она показала, что так оно и есть — молодой человек пришёл вечером, и пробыл с ней до того момента, пока его не забрали стражники. Тогда на девицу, имевшую весьма сомнительную репутацию, стали кричать, и, сломленная напором добропорядочных граждан, она стала путаться в своих показаниях, и, в конце концов, была вынуждена сказать, что сомневается, был ли обвиняемый у неё всю ночь, или же куда-то выходил, а потом вернулся.
Всё говорило в пользу купца, и, не в последнюю очередь, его репутация. Не одним богатством он снискал почёт и уважение всех, но ещё необыкновенным благочестием. Никогда купец не забывал вознести положенные правоверным на каждый день молитвы и даже пользовался случаем лишний раз сотворить богослужение. Ни один нищий не проходил мимо его лавки, не получив горестный вздох сочувствия. Он благочестиво помогал вдовам и сиротам оплакивать их нужду и печальную участь и молил бога не допустить несчастных умереть с голода около его дверей.
Это о бедных, необдуманно родившихся; другое — о состоявшемся суде.
Анта Девдрис усомнился в правдивости свидетелей, и поинтересовался, не пересекались ли торговые интересы этих людей, с интересами погибшего. Оказалось, что это действительно так. «А нельзя ли пригласить кого-то из дома сгоревшего купца — возможно, пострадавшие смогут что-то рассказать?» — спросил он.
Совет Преобразователей потребовал пострадавшего. Однако, узнав, что пострадавший ушёл в вечность, они смутились. Но, подумав не более одного базарного часа, открыли сокровищницу мудрости — записки святого Бенедикта, в которых, конечно же, нашли ответ:
«… если пострадавший не может явиться, но, однако, находится в определённом месте, то следует обвинённого послать туда же для того, чтобы местный суд мог произвести суд над обвиняемым».
Обрадованные преобразователи приказали послать обвиняемого в вечность. Анта Девдрис отвечал лишь весёлым презрением этим башмачникам и мясникам. Услышав, что ему произносят смертный приговор, он был совершенно ошеломлён, и в таком оцепенении его увели в тюрьму. Но, как только двери темницы закрылись за ним, он очнулся и со всем жаром молодой крови и пылкой души пожалел о жизни; образы земных утех — оружие, женщины, лошади — теснились перед его взором, и при мысли, что ему больше никогда не доведётся насладиться ими, он испытал прилив неистового отчаяния, и принялся стучать кулаками и биться головой о дверь темницы. Неожиданно дверь поддалась, и от очередного удара распахнулась, и ударила в лоб прибежавшего на крик тюремщика. Анта выхватил из его рук меч, и заколол тюремщика его же оружием. После этого скрылся, воспользовавшись темнотой. Он не мог покинуть город — ворота были закрыты на ночь, и ему пришлось
А пришедший на смену стражник, увидев мёртвого товарища, поднял тревогу. Тут же начались поиски, которые, однако, не принесли успеха. «Преобразователь» Леоне Ранкати, по ремеслу кирпичник, сказал, что надо обратиться к Екатерине, дочери сукновала.
Это мнение было поддержано всей синьорией, спешно собравшейся в этот поздний час для решения неожиданной проблемы.
В те времена весь Сан-Бенедетто благоухал добродетелями Екатерины, дочери Джакомо, сукновала, считавшейся провидицей. Девушка устроила себе келью в доме своего отца и носила одежду ордена кающихся. Под платьем из белой шерсти она опоясала тело железной цепью и по часу в день бичевала себя. А потом, показывая израненные плечи, говорила: «Вот мои розы!» В своей каморке она выращивала лилии и фиалки, из которых сплетала венки на алтарь богоматери и святых угодников. Свивая гирлянды, она на родном языке славила песнопениями Иисуса и Марию. В те безрадостные годы, когда город Сан-Бенедетто был пристанищем скорби и домом разврата, Екатерина посещала заключённых и говорила публичным женщинам: «Сёстры мои, как бы я желала укрыть как стигматами любви спасителя нашего Иисуса Христа!» Столь чистая дева, пылающая огнём милосердия, могла взрасти лишь в Сан-Бенедетто, при всей своей скверне, среди всех злодейств все же остающемся городом пресвятой девы.
Когда почтенные горожане пришли к ней ночью, и объяснили суть дела, она, упав на землю, забилась в корчах, изображая молитвенный экстаз. Отступив, горожане молча наблюдали за священнодействием. Повалявшись на земле какое-то время, Екатерина вскочила, и сообщила присутствующим, что дева Мария явилась ей, и поведала, что разыскиваемый преступник находится в доме женщины, и предаётся любовным утехам.
Всем было известно, с какой целью Анта Девдрис прибыл в этот свободный город, но где его сейчас искать, если женщин свободных взглядов тут столько, что впору открывать соответствующую гильдию?
Все удалились в замешательстве, стража принялась обыскивать все известные дома терпимости. Поиски оказались тщетными.
Наутро Екатерина вспомнила, где видела красавца-чужестранца, и тотчас отправилась к дому Элетты, одной из красивейших куртизанок города. Она постучала в ворота, ей открыли, и впустили её в дом. На веранде она увидела Анта Девдрис, он ещё не закончил свой завтрак. Он обратил свой недоуменный взгляд на хозяйку, та ответила, что пришедшая девушка — наподобие местного шута — ходит, причитает, побирается, и вреда большого от неё не будет, потому что она забывает через минуту всё то, что видела.
Приподняв белый покров, который блаженный Доминик, спустившись с небес, собственными руками возложил на её голову, Екатерина открыла перед чужестранцем лицо, преисполненное неземной красоты. И пока он в изумлении смотрел на неё, она склонилась перед ним, простёрла к нему руки, и взмолилась, чтобы он немедленно вернулся в тюрьму, куда его заточили по приговору справедливого суда, и откуда он сбежал, убив стражника.
Обратив к ней сверкающий яростью взгляд, Анта Девдрис крикнул:
— Ступай прочь! Ты, дочь Сан-Бенедетто, возомнившего себя моим убийцей! Да, ты дочь шакала, как и все горожане — сыновья и дочери шакала, вы надеетесь вонзить свои подлые клыки в горло доверчивого гостя.
Посыпалась брань, от которой попадали птицы с деревьев, служанка в ужасе убежала в дом, Элетта, побледнев, присела на стул.
Екатерина, улыбнувшись прелестной улыбкой, сказала:
— Брат мой, что значит один город, что значат все земные селения рядом с горней обителью бога и ангелов? Я — Екатерина, и я пришла звать тебя на небесный брачный пир!
От её нежного голоса и ясного лица в душе Анты Девдрис мгновенно разлился покой и свет. Он вспомнил годы младенческой невинности и заплакал, точно дитя.