Темные отражения. Немеркнущий
Шрифт:
Коул побледнел под загаром – от складки между бровями до пальцев, сжимающих подлокотники пластикового кресла.
– Ой, да ладно, – рассмеялся Албан. – Мне говорили – это не больно, но, если больно, мы тут же ее остановим.
В этом я не сомневалась. Даже если я выйду из-под контроля и не отпущу разум Коула, все советники и старшие агенты носят портативные генераторы белого шума.
– Ты первым добровольно бросаешься на самое опасное задание и внедряешься в ряды СПП, но не готов позволить девочке быстренько заглянуть в свои воспоминания на благо своей семьи – на благо своей страны? – поддел парня
«Хитро», – подумала я. После слов о «благе всей страны» обычно следует прямой приказ, а Коул был достаточно умен, чтобы сообразить, насколько лучше согласиться по собственной «свободной воле».
– Ладно, – наконец произнес Коул, поворачиваясь ко мне. – Что я должен сделать?
Через несколько долгих секунд голос все же вернулся ко мне, но я была горда тем, как твердо он прозвучал:
– Дай мне руку.
– Будь со мной понежней, милая, – сказал Коул, и его пальцы слегка дернулись, касаясь моих. Албан открыто расхохотался, но Коул прерывисто вздохнул и закрыл глаза.
Его рука была ледяной и влажной. Я попыталась не обращать внимания, как настойчиво его пальцы сжимают мои. Мне всегда казалось, что моя ладонь тонет в ладони Лиама. Но эта была еще шире, ладони – грубее, в мозолях, натертых за несколько лет постоянным ношением оружия, схватками, тяжелыми тренировками. А еще я пыталась не обращать внимания на то, как нервно вздрагивают его пальцы.
Нет, ни о чем таком думать не хотелось. Я продолжала смотреть на левую руку парня, на пальцы, которые он сжимал и разжимал, пытаясь справиться с болью.
– Попробуй расслабиться, – пробормотала я. – Можешь подсказать, что я ищу? Что это, какого размера, цвета – любые подробности.
Глаза Коула были по-прежнему закрыты:
– Флешка стандартного размера. Черный брусочек не длиннее моего большого пальца.
За последние шесть месяцев я сделала это уже столько раз, что больше не чувствовала ни малейшей боли, но все равно мне нужно было собраться с духом. Его ладонь слегка подергивалась – или, возможно, это была моя? Я стиснула его пальцы своими, пытаясь успокоить нас обоих.
– Вернись в последние мгновения, когда она была у тебя. Попытайся воскресить их в памяти, если можешь.
Коул выдохнул двумя короткими рывками.
Я словно нырнула в спокойную гладь нагретой солнцем реки. Несмотря на усилия, потребовавшиеся, чтобы прорваться сквозь его естественную защиту, в проплывающих мимо мазках красок и очертаниях каких-то предметов не было ничего холодного или неподвижного. Только двигались они слишком быстро. Я увидела зеленое яблоко, одинокие качели, маленького плюшевого мишку, пылающего в пожухлой траве, дверь с накарябанной карандашом табличкой «Не входить!» – словно Коул пытался думать обо всем на свете, кроме того, о чем я попросила.
Он практически обмяк в своем кресле, его голова медленно клонилась к моему плечу. Кажется, я почувствовала, как парень тряхнул ею, и светлые волосы коснулись моей шеи.
– Покажи мне, когда ты потерял карту памяти, – тихо попросила я. – Черную флешку.
Воспоминания проплывали так быстро, словно я выхватывала их из воды. Маленький мальчик в комбинезоне, не старше двух-трех лет, сидел в центре огромного темно-синего ковра и оглушительно ревел.
– Флешка, – снова повторила я. Сцена
– Филадельфия! – прозвучал голос Албана за моей спиной. – Филадельфия, Коул. Лаборатория!
Коул, должно быть, услышал слова мужчины – я почувствовала, как он вздрогнул. Я нажала сильнее, погружая руки в поток, внезапно забеспокоившись, что со мной будет, если я не смогу добиться результата, на который рассчитывал Албан. «Флешка, – подумала я. – Филадельфия».
Воспоминание затрепетало, черное и тихое, словно капля чернил, повисшая на кончике пера. И, вздрогнув в последний раз, наконец, спокойно заструилось. Место действия переменилось, швырнув меня в дождливую ночь. Кирпичную стену слева от меня прорезала вспышка света, потом еще одна – это были автомобильные фары. Я не слышала визга тормозов или рева акселератора, но я была Коулом, видела все так, как видел он тогда – на бегу.
Грязная вода и плывущий в ней мусор клубились вокруг моих лодыжек; я прижала одну руку к стене, ощупывая путь. Бетон вспыхнул, как будто что-то острое чиркнуло по нему, затем снова и снова, пока я внезапно не поняла, что происходит: в меня стреляли, и с каждым разом пули ложились все ближе и ближе.
Я подпрыгнула, ловя черную ступеньку пожарной лестницы, и потянула ее вниз. Руки казались такими жесткими и холодными, что пальцы с трудом сжимались на прутьях, пока я карабкалась вверх. И пока я не перекатилась на шероховатую крышу, подметая волосами сор и трухлявую штукатурку, стрельба не прекращалась. Затем я вскочила и сорвалась с места, перепрыгивая на следующую крышу. На мгновение, пока я парила над нею, я увидела землю. Мигающие красные и синие огни полицейской машины следовали за мной внизу, словно тень, ее издевательское подобие. Порыв ветра над головой проник мне под рубашку, взметнув ее полы.
Я спрыгнула с соседнего здания, пересиливая тошноту от помоечной вони. Нога стукнулась о резиновую крышку контейнера, от силы удара колени мои подогнулись, и я рухнула вниз головой на землю.
Секунда, вторая, но приступ острой боли не давал даже пошевелиться. И когда мне наконец удалось приподняться с земли, оперевшись о нее ладонями, переулок наводнил чистый белый свет.
Как бежать быстро, если хромаешь, как убежать далеко, если за спиной тупик? Но я все равно боролась, ворвавшись в разбитую дверь слева от меня. Вслед мне неслись крики солдат и полиции о том, что мне все равно не скрыться. Я шагала медленно, но уверенно – знала, куда иду, и проверила, что дверь позади меня заперта.
Потребовалось две драгоценные секунды, чтобы глаза приспособились к темноте коридора. Я заспотыкалась вверх по ступенькам к квартире 2А, светло-голубой двери, и толкнула ее плечом.
В квартире горел свет – кофе все еще дымился на столе, но внутри никого не было. Я проверила каждую комнату, под кроватью, в шкафах, прежде чем вернулась обратно в коридор и потянулась к висящей там черной куртке.
От тяжелых ботинок, топавших по узкой лестнице, казалось, сотрясалось все здание. Мои руки задрожали, хватая куртку, нащупывая внутреннюю прокладку, с недоверием снова и снова пробегая по нижнему шву.