Темные пространства
Шрифт:
— Нет, не на Центавра. Это вообще не Млечный Путь. Это другая галактика и другая Вселенная. И законы природы здесь другие — разве вы не заметили?
У меня пересохло в горле. Его убежденность… За его словами могла скрываться правда — и это было страшно. Иная Вселенная! Если так, то я нахожусь в полной зависимости от этого человека. Все вопросы вылетели у меня из головы.
Руперт истолковал мое молчание по-своему.
— Я вижу, вы мне не верите, — вновь заговорил он. — Мне кажется, у вас вообще сложилось превратное представление о нашем Центре. Понимаете, каждый из нас занимался — и продолжает заниматься — тем, что ему ближе — космосом, океаном, человеческим организмом, чистым мышлением — разными вещами. Меня всегда интересовали другие миры. Я с детства ощущал их присутствие. Родители думали, что я фантазирую, грежу наяву,
— И как же вы ее находите?
— О, это самое трудное, но и самое интересное. Надо с предельной отчетливостью представить себе иной мир — в красках, в деталях, во всех подробностях, — и если картина верна, ты почувствуешь отклик. Тогда надо создавать темное пространство и в нем искать проход.
Темное пространство! Та абсолютная темнота, с помощью которой Кандерс спас детей. Я вспомнил свою беспомощность, головокружение, странный запах…
— Значит, я прошел по созданному вами проходу. И что, любой может пройти?
— Нет, любой не может — никто не может! Я был страшно поражен, когда вы появились. Скажите, когда вы были там, в проходе, у вас были какие-то неприятные ощущения?
— Да: голова кружилась, и сердце…
— Еще бы! Ведь там миллионы гаусс! Вы должны были свалиться в самом начале.
Он посмотрел на меня с интересом и даже с каким-то недоверием.
— Послушайте, Руперт, но это же чистейшая мистика, сказка. Как физически происходит перемещение? Ведь я двигался вполне реально, просто шел, переставляя ноги, ничего не воображая.
— Вам и не требовалось ничего воображать, эту работу проделал за вас я. А как выглядит физическая сторона этого процесса, я не знаю, ее разрабатывают другие. Меня интересуют сами миры. Открывать их — потрясающее, ни с чем не сравнимое наслаждение!
— Вы говорите о мирах. Так он не один? Есть и другие?
— Да, конечно, их много. Не все хочется искать — есть миры враждебные, есть унылые, удручающие. Есть миры, где томятся умершие на Земле.
— Ад, что ли?
— Можно назвать и так, хотя там нет никаких костров и раскаленных сковородок. Это реальный мир, просто условия в нем хуже, чем на Земле. Но есть миры прекрасные, поражающие воображение — вроде того, где мы находимся. Я его очень люблю. Самое замечательное — здесь нет смерти. Все существа проходят цикл превращений, трансформируясь в нечто иное. Есть опасности, есть боль, но нет наших мучений и желания мучить. Высокая степень свободы: вот эта вода может остановиться, правда, на короткое время. Эти флайты, один из которых вы по незнанию уничтожили, — почти разумные существа. И здесь много таких. Есть и другой мир — мир исполинских существ, похожих на деревья, но это скорее геологические образования. Они изрыты как бы дуплами, и в них течет своя жизнь…
— Да, здесь интересно, — согласился я. — Но и на Земле есть много такого, что мы не видели и не знаем. И там есть неожиданности.
— Знаете, я заметил, что даже замечательные стихи, когда их часто читаешь, как бы блекнут, утрачивают смысл. Так и земные пейзажи и существа приедаются и уже не удивляют.
— Скажите, Руперт, а вам не одиноко в ваших замечательных мирах? — Я сам не ожидал, что задам этот вопрос.
Он не ответил. Вместо этого путешественник по мирам встал и с поразившей меня ловкостью спустился в котловину. Теперь он стоял в двух шагах от меня, мне ничего не стоило его схватить. Схватить? Странное желание. Было неприятно вспоминать, что еще недавно я так стремился это сделать.
— Пойдемте, — тихо сказал он. — Солнце садится. По ночам здесь особенно красиво: флайты в темноте светятся, скалы разговаривают, но я редко бываю здесь по ночам. В темноте все начинает меняться. Когда я впервые задержался тут до ночи, я заблудился и не смог найти проход. В результате упал и сломал руку. Я давно не испытывал боли, это было очень неприятно.
— То есть этот мир тоже может быть жестоким? — спросил я.
— Нет, он не жесток. Просто
Глава 16
НАСЛЕДНИК
У каждого народа свой рай, но угадать его черты чаще всего несложно — слишком прочны узы, прикрепляющие мечту к грубой реальности, или, точнее, корни, с помощью которых реальность питает и лепит свой идеальный образ. Обитатели полярных широт грезят о вечной весне, жители тропиков — о местах сухих и прохладных. Если создатель парка при клинике святой Урсулы, располагавшейся в окрестностях Брисбена, воплотил в нем свое представление о крае вечного блаженства, то наши представления совпали, хотя я никогда не жил в Австралии и не страдал от засухи.
Проведя гостя через самшитовые и миртовые рощи, дорожка затем огибала небольшое озеро, и здесь уже был слышен шум падающей воды; вскоре показался и водопад, первый вестник целого семейства, ниспадающего со скал и камней. Зеленые сумерки, фонтаны, большие желтые цветы. Стайки пестрых попугаев перелетали с дерева на дерево, черная птица с массивным красным клювом гуляла по газону и хмуро взглянула на меня, когда я проходил мимо. Лишь люди в одинакового цвета одеждах, гулявшие по аллеям, да попадавшиеся на развилках таблички «главный корпус», «лаборатория», «восстановительный центр» напоминали о том, что парк существует не сам по себе, а служит обрамлением для целого комплекса медицинских учреждений. Начало ему было положено 15 лет назад, когда его основатель, прибывший из Англии — я прав, коллега, действительно из Англии? — я от кого-то слышал, что он работал в Штатах; впрочем, не важно, — так вот, едва он начал проводить лечение по своей оригинальной методике, как полученные поразительные результаты сразу вызвали интерес в научных кругах. Правительство выделило средства на строительство клиники, потом был создан институт. Сейчас здесь одновременно проходят курс лечения свыше 400 человек, институт ежегодно выпускает сборник чрезвычайно интересных трудов, а еще здесь набираются опыта специалисты со всего континента и из других стран. Как только у него хватает сил! Как это — у кого? Вы что, не знаете? Да каждый в нашем штате знает доктора Вергеруса!
Разумеется, никому из коллег, никому из пациентов, вообще никому в голову не могло прийти, что уважаемый ученый, действительный член Британской академии и член-корреспондент еще десятка академий разных стран, автор многочисленных трудов по реабилитации, профессор Вергерус может иметь какое-то отношение к группе подозрительных лиц, обитавших некогда в Кисслингене и затем исчезнувших при загадочных обстоятельствах, что его имя стоит вторым в списке учеников Кандерса — списке разыскиваемых. Все эти годы, пока сотни сотрудников спецслужб обшаривали самые отдаленные уголки планеты в поисках его и его товарищей, он жил совершенно открыто, у всех на виду, словно был невидим или заколдован. Однако волшебство было здесь ни при чем, не оно было источником слепоты агентов. Это был классический случай методологической ошибки: ищущие стали жертвой неверного представления о тех, кого намеревались найти. Мы искали подпольное, темное, прячущееся. Именно открытость и легальность защищали Вергеруса лучше всякой шапки-невидимки. Я никогда бы не нашел его, если бы Руперт, позвонив мне на следующее утро после нашей встречи, не дал мне адрес. Это было настолько неожиданно (я не просил ни о чем подобном), что я вначале не поверил, подозревая подвох или ловушку, и лишь наведя справки, понял, что сведения верны. Я и сейчас мог лишь строить догадки о том, почему он это сделал.
…Как видно, хозяин кабинета не любил яркого света и обилия мебели. Послушные стекла пропускали лишь предписанную долю лучей, визор и прочая техника прятались в нишах, и даже непременная принадлежность любого начальственного кабинета — массивный стол с креслами — располагались не в центре, как обычно, а в углу.
— Прошу, присаживайтесь. — Хозяин указал на одно из них. — А я, если вы не возражаете, сяду здесь.
Он опустился на циновку в другом углу. Было некое противоречие в его облике. Голова, полностью лишенная растительности, бесстрастное лицо, немигающие глаза — он походил на восточного мудреца, отшельника. Этому впечатлению совершенно не соответствовали старомодные обороты речи, академическая манера общения. Ну а линялые шорты и застиранная рубашка делали его похожим даже не на рядового сотрудника, а на подсобного рабочего клиники,