Темные Пути
Шрифт:
Это всегда случается со мной во время трёхлуния. Очень не вовремя, но небу не прикажешь. Оно, как и я, не подчиняется чужим приказам, а живёт по собственным законам. Наверное, я потому и люблю небо, что чувствую его равным себе. Никто, кроме меня, не способен провести караван через Барьер без потерь, совсем без потерь, включая и живой товар. Только я сумел приручить Волос – все, кто пытался справиться с ним до меня, погибли в страшных мучениях, пожираемые изнутри, а подружиться со своенравной и опасной тварью сумел лишь я один.
Один. Я всегда был один. Даже на Чумных болотах, где солдаты Ордена гибли десятками. Кто-то от болезней, но большинство - от ядовитых игл, зубов, щупальцев нахтов. Даже во время переходов, когда только со стороны можно заметить подступающую опасность,
Тогда, пять лет назад, тоже было трёхлуние. Караван только вернулся из трудного перехода, пришлось долго плутать вдоль Барьера в поисках безопасного для прохода места. Видимо, слишком долго. Двое караванщиков не прошли проверку и в тот же день были отправлены на болота. Не на обычную вахту, а навсегда, пока не подохнут или окончательно не превратятся в нелюдей. Помню, я тогда очень переживал, никогда ещё моих людей не списывали в расход. И после этого случая тоже не списывали, потому что я стал ещё осторожней, стал доверять только своим предчувствиям и никому больше. Попасть в караван к Дюнну мечтали все переходчики Ордена – только с Дюнном они чувствовали себя уверенно и могли панировать будущее, загадывать, чем будут заниматься спустя три перехода. И никто не подозревал, что сам Дюнн только чудом проходит проверки Тортура.
Это могло бы показаться забавным, если бы случилось не со мной. В тот вечер я чувствовал себя утомлённым и подавленным результатами проверки. Наверное, даже испуганным. Я не пошёл на ужин, перенёс свой гамак во двор резиденции, забрался в него и уставился на выстроившиеся в ряд луны. Но и вид звёздного неба не смог отвлечь от мрачных мыслей. В очертаниях созвездий мерещились чудовища, из тех, что водились на окраинах орденских земель, куда только что отправили моих парней.
Последнюю вахту я оттрубил не так давно, воспоминания о ней ещё не истёрлись, и чудища виделись мне во всех подробностях. Я даже узнавал в их облике черты бывших переходчиков, сосланных в разное время на границу. Впрочем, это происходило, наверное, уже во сне, потому что вскоре рядом с одним из монстров я увидел самого себя. Отвратительный болотный хват всеми двенадцатью щупальцами вцепился в меня и медленно разрывал на части. Боль казалась настолько реальной, что я проснулся. Или не проснулся, просто кошмар стал реальностью. Грязно-зелёные с чёрными пятнами щупальца пытались отодрать от меня Волосок. Разумеется, я стал сопротивляться, но никак не мог освободить занемевшие во сне руки и потому вцепился во врага зубами, прокусил толстую кожу и продолжил вгрызаться в мягкое, чуть солёное на вкус щупальце. Боль стала совсем нестерпимой, настолько, что я в конце концов сообразил, что кусаю самого себя. Это мои руки превратились в щупальца, мои руки выдирали Волосок, и само собой не могли прийти ему на помощь.
Не знаю, испугался я или разозлился, эти слова плохо подходят для описания тех чувств. Возможно, я продолжал грызть свою-чужую руку просто из-за болевого шока, но вдруг понял, что могу совсем перегрызть её. И просто приказал щупальцу исчезнуть, превратиться обратно в нормальную, мою родную руку. И оно послушалось. А я тут же разжал зубы, но чуть ниже правого локтя виднелась дыра, прогрызенная почти до кости. Там и теперь заметен кривой фиолетовый шрам, каждое трёхлуние краснеющий и увеличивающийся вдвое.
И если бы одно только это. Каждое трёхлуние сидящий внутри меня зверь рвётся наружу, пытается подчинить себе руки и ноги, порой даже голову. Трясёт хуже, чем от болотной чумы, каждый шаг даётся с трудом, и только страшным напряжением воли удаётся сохранить человеческий облик. В такие дни нельзя смотреть на звёздное небо, хотя именно тогда этого особенно хочется.
Старые переходчики говорили, что каждый хоть раз в жизни испытал нечто подобное, и лишь один из десяти не мог восстановиться. Но я-то не «каждый», я уникальный, и со мной не должно ничего случаться, как тогда казалось. И вместо того, чтобы попросить у лекаря порошок замора, я продолжал бороться с недугом в одиночку. Ведь я всегда один, и всегда остаюсь
Долгое время это удавалось, пока однажды проверка не нагрянула сразу после трёхлуния. Не став дожидаться, когда меня комиссуют и отправят на болота, удрал обратно за Барьер и решил отсидеться в городе, но и здесь, видимо, надолго не задержусь.
Пусть из ямы не видно неба, но я точно знаю - три луны снова выстроились в линию. Меня опять ломает и рвёт на части болотный хват по имени Дюнн.
Нет, неправда! Я не какое-то неразумное чудовище, я - нахт, высшее существо, способное принимать любой облик. Мне по нраву вид болотного хвата, а перестанет нравиться - превращусь в кого-нибудь другого. Но теперь я даже рад, что перестал быть хуманом, самым отвратительным созданием в мире – трусливым, как карлюк, лживым, как смазл, тупым, как глыбарь, и жестоким, как урд. Я - нахт, и горжусь этим. Говорят, что человек не может стать нахтом, но ведь я никогда и не был обычным человеком. Я особенный…
Сегодня особенно больно, и теперь я точно знаю, почему. Не сразу догадался, что нахты - настолько совершенные существа, что у них даже отсутствует деление на самок и самцов. Мне не нужно искать пару, чтобы произвести потомство, нахты со всеми проблемами справляются в одиночку, и выходит, в душе я всегда был нахтом. Всегда сам, всегда один. И вот сейчас внутри меня зарождается новая жизнь... Дитя будет уже настоящим нахтом по праву рождения, ему не придётся что-то кому-то доказывать, он станет жить по собственным законом, не подчиняясь ничьим приказам. Высшее, совершенное существо, не имеющее глупых обязательств перед другими, низшими. Свободный от привязанностей и предрассудков, он будет жить только для себя, любить лишь себя.
И я тоже… люблю… себя… но не могу. Проклятые три луны в трижды проклятом небе ослабили тело и волю и не позволяют выпустить на свободу высшее существо, которым я стал. Осталась последняя стадия оплодотворения... Но в жалкой человеческой оболочке невозможно проникнуть внутрь себя и завершить начатое. Тем не менее, я всегда находил выход из любого положения, сам, без посторонней помощи.
Или нет, всё-таки у меня был помощник, единственный настоящий, верный друг, мой Волосок. Он и теперь мне поможет. Ну, давай, мой хороший, проложи моему семени дорогу к новой жизни. Вот так… так… та-а-а-а-а-а-а-а-к!
И всё-таки, Дюнн, ты лучше всех на свете. Я люблю тебя, Дюнн…
Луфф
Ох, до чего же меня достали эти двое. Вбили себе в головы, что спасли великого колдуна (а спасали-то как – страшно вспомнить), и теперь ни на шаг от меня не отходят. Даже в отхожее место сопровождают. Боятся, наверное, что растворюсь в воздухе, по-колдунски.
Да я убегать-то и не собирался. Во-первых, куда бежать? Во-вторых, спина болит, проклятая. Здешний хозяин, могучая дылда по кличке Бо, говорит, что внутри завёлся червяк и грызёт, падла, мой позвоночник. Правда или нет, но по утрам так прихватывает, что не только с постели встать, а даже лежать больно. Только Тляковым порошком и спасаюсь. Пусть ненадолго, на денёк-другой, но боль снимает. Правда, Бо сильно жмётся, когда его выдаёт. Пересчитывает чуть ли не каждую крупинку. Я пробовал схитрить, запасти хоть немножко впрок – дело безнадёжное, бдит великан.
Вот и приходится терпеть их вздохи, косые взгляды и тупые вопросы. Что ты ел в тот день, когда обвал остановил? О чём думал? Что чувствовал?
Известно, что ел – порошок тот самый. К нему больше ничего и не требуется – и так хорошо. А что чувствовал? Да как им объяснишь, если они, к примеру, вюндерского хадара никогда в жизни не пробовали? Такое же обострение всех чувств, только нет отстранённости, безразличия к окружающему. Наоборот, ощущаешь себя частью этого мира, каждой его частью. Вот этими скалами, равнодушно глядящими сверху на долину. Придорожной травинкой со сломленным стеблем, из которого вытекает последняя влага. Тем огромным, но забавным зверем, которого ведут по тропе вслед за мной. Зверь голоден, но не может отыскать пищу, потому что на голову ему одели мешок. Так вслепую он и плетётся за своим поводырём.