Тёмные самоцветы

Ярбро Челси Куинн

Часть II

Ксения Евгеньевна Кошкина

Новобрачная

Письмо отца Казимира Погнера к Ференцу Ракоци, графу Сен-Жермену.

«О вероломный предатель! Неужели же ты, пренебрегши предупреждением, посланным тебе мною в надежде пробудить твою совесть, и впрямь стремишься окончательно опозорить как себя самого, так и того, кто послал тебя в эти края, решившись на брак с русской дворянкой, который якобы против твоей воли устраивает сам государь? На что ты надеешься, вступая в этот союз? На обещание царя оставить тебя в воле Стефана Батория, твоего соотечественника и короля? Подумай, как ты сможешь в будущем отстаивать его интересы, если во всем покоряешься Ивану сейчас?

Твои уверения

в том, что происходящее от тебя не зависит, звучат откровенно фальшиво. Я располагаю вполне надежными сведениями, что ты сам добивался этого брака, чтобы упрочить свое положение при московском дворе и обрести тут права на какой-либо земельный надел в качестве компенсации за то, что отобрано у тебя турками. Вот резон твоих действий, достойный не только человеческого презрения, но также церковного осуждения, ибо ради корысти ты готов стать на путь вероотступничества, собираясь связать свою жизнь с женщиной, исповедующей православие. Так знай же, ты не оставляешь мне выбора. Если венчание состоится, я буду вынужден отлучить тебя от Истинной Церкви, а посему не могу далее считаться с тобой как с заслуживающим доверия сотрудником нашей миссии, даже если мы с огромной натяжкой допустим, что ранее ты был таковым.

Меня, увы, также удручает и другое обстоятельство: я, как священник, обязан сообщить тебе, что твоя невеста отнюдь не невинна. Впрочем, скорее всего, ты знаешь об этом и сам. То, что тебе якобы ничего, кроме имени, о ней не известно, грубая и неприкрытая ложь. Думаю, что между тобой и родичами опороченной и отвергаемой всеми женщины заключена грязная сделка, ибо ни одну добропорядочную русскую девушку за тебя бы не отдали. Полагаю, не отдали бы и эту, стыдясь ее прошлого, но, похоже, ты сумел улестить свою будущую родню. Чем же, скажи? Уж не очередным ли алмазом из казны Папы Римского? Все твои действия на Московии подтверждают, что это именно так.

Как только просохнут дороги и графу Зари вручат подорожную, я отошлю сообщения о твоем поведении Стефану Баторию и его святейшеству папе Григорию, чтобы они указали мне способ исправить последствия твоих нечестивых деяний.

Казимир Погнер, орден иезуитов.9 января по новому календарю в 1584 лето Господне».

ГЛАВА 1

С неделю над Москвой бушевали метели, но в день свадьбы заяснило прямо с утра, однако сверкающий солнечный свет принес с собой жгучий холод. Студеный ветер, разбиваясь о плотные стены московских домов, ярился и, взметаясь над крышами, мгновенно уносил дымы тысяч труб в небо. Крестьяне, отряженные на расчистку снега в Кремле, кутались в овчинные шубы и сами выглядели как сугробы, которые им предстояло убрать.

В Успенском соборе усердно трудились священники и монахи, готовя храм к обряду венчания. Колонны увили еловым лапником, им же застлали пол; терпкий смоляной дух мешался с запахом ладана.

Царь, распростершись перед иконой Владимирской Богоматери, то неустанно молился, то, гневаясь, упрекал Богородицу в нежелании снизойти к его просьбам. Скопец Ярослав терся неподалеку, явно встревоженный состоянием своего подопечного. Время от времени он крестился на образа и что-то шептал.

Перед началом второй заутрени к нему приблизился отец Симеон.

— Нужно бы увести его, — сказал он, движением клочковатых бровей указывая на государя. — Иначе мы тут ничего не успеем.

— Разумеется, отче, — кивнул Ярослав.

Отец Симеон осенил себя крестным знамением, наблюдая, как Ивана уводят из храма.

— Смилуйся над ним, Боже, — промолвил он с чувством и поспешил к алтарю.

Выйдя на свет, Иван вскинул руки к глазам, ослепленный искрящимся снегом.

— Господь привечает меня, — сказал он Ярославу. — Он послал своих ангелов мне в защиту.

— Да, батюшка, — отозвался скопец, знаком веля стражникам вести царя к Благовещенскому собору.

Тем же часом в хоромы Василия Шуйского входил его двоюродный брат Анастасий, сопровождаемый Галиной

Александровной Кошкиной и ее дочерью Ксенией.

Обе женщины в пояс поклонились хозяину. Тот небрежно махнул им рукой.

— Худа, бледна, — проворчал он, глядя на Ксению. — Ладно, с худобой ничего не поделаешь, а лицо женки как-нибудь подрумянят. — Князь ткнул пальцем в шкатулку, стоявшую на столе. — Твой жених, как и должно, прислал тебе подношение. Ожерелье из белых камней. — Последнее было сказано с легкой заминкой, ибо редкостные молочно-белые самоцветы не совсем отвечали сложившейся ситуации. На Руси женщинам, и в особенности невестам, обыкновенно дарили одни жемчуга. — Он инородец и обычаев наших не разбирает, а посему ты наденешь дарованное.

— Раз надо, надену. — Ксения вздернула подбородок и стиснула кулаки. Острые ногти впились ей в ладони.

Галина, заметив в глазах дочери вызов, попыталась сгладить неловкость:

— Она слишком переживает, Василий, ты уж не обессудь.

— Вовсе нет, просто я не хочу идти замуж, — сказала Ксения ровно.

— Думай, дуреха, что говоришь, — одернул ее Анастасий. — Замужество — счастие для тебя, оно покроет твое бесчестье. Вместо того чтобы упрямиться, пала бы на колени и возблагодарила Пречистую Деву.

— Если бы Пречистая Дева хотела оградить меня от бесчестья, она сделала бы что-нибудь еще лет двенадцать назад, — возразила с горечью Ксения. Ее большие глаза цвета меда предательски заблестели, но она раздраженно нахмурилась и смахнула слезы рукой. — Не беспокойтесь, я покорюсь вашей воле. И буду молчать.

Галина прижала руку к губам, понимая, что творится в душе дочери. Она сама была в свое время красавицей, и лишь войдя в возраст, избавилась от мужских посягательств, да и то…

— И правильно, и молчи, — одобрил Василий. — Поступай только так, как велит тебе мать. Чти память отца, да простит Господь и его, и твое прегрешение, иначе всей нашей семье позора не избежать. А ты тогда пойдешь по миру, отторгнутая всем нашим родом. Это ужасный удел.

Ксения, еще не обряженная в роскошный, белый с золотом, свадебный сарафан, пошитый для нее по велению Анастасия, пристально посмотрела на родича.

— Но… если муж мой меня о чем-нибудь спросит, что мне ему сказать?

— Придумаешь что-нибудь, — пропела Галина. — Вот погоди, я тебя научу. Ведь все вопросы пойдут от чистых простынок, а мне ведомы способы их замарать.

— Замолчите, бесстыдницы! — прикрикнул Василий.

Галина тут же притихла и поклонилась Василию с Анастасием, толкая в бок дочь.

— Благодари, глупая, своих сродников за заботу. Что бы мы с тобой делали, если бы не они?

— Ну, я тут ни при чем, — отмахнулся Василий. — К царю ходил Анастасий, а я лишь его поддержал. — Он снова критически оглядел Ксению. — Побольше румян — и получится девица хоть куда. — Князь улыбнулся, но ответной улыбки не получил, ибо его племянница уже открывала шкатулку.

— Я хочу поглядеть, что там, — вызывающим тоном заявила она и, прежде чем Анастасий с Василием успели обменяться тревожными взглядами, вытянула из бархатного гнезда череду сверкающих бусин. Губы ее, готовые пренебрежительно искривиться, растерянно дрогнули, а в глазах вспыхнуло неподдельное восхищение. Ожерелье походило на кружево из сорока серебристых камней, хитроумно соединенных между собой мелкими крылышками из какого-то белого, благородного вида металла. Оно сияло и переливалось при каждом движении Ксении, ошеломленной его красотой.

— Где же он взял это чудо? — вырвалось у нее.

— Говорит, сделал сам, — с великим сомнением произнес Анастасий. — Не знаю, верить тому али нет.

— Диво дивное, — ввернула Галина, искренне радуясь, что дочь начинает оттаивать. — И в аккурат по тебе. Примерь-ка его.

Но Ксения уже убирала подарок в укладку.

— Ладно, — вздохнула она и с решительным видом повернулась к Василию. — Раз уж дело затеяно, нельзя ли его поскорей завершить?

Василий грозно повел плечами, но тут же смирился, невольно любуясь племянницей, и хлопнул в ладоши, призывая слугу.