Темные врата
Шрифт:
Да и «театр» Прошка не больно-то жаловал. Девчонки изображали из себя взрослых девок и баб, так же, как их мамки, утыкали руки в бока и сдвигали брови. Прошке это не нравилось, потому что взрослых баб он недолюбливал. Опыт подсказывал Прошке, что с бабами лучше не связываться. Там, где мужик даст тумака и забудет, баба будет бить скалкой, пока не забьет тебя насмерть.
Не нравилось Прошке и то, как девчонки изображали любовь. Они хныкали, сюсюкали и размазывали по щекам сделанные из слюней слезы. Прошку от этой
Иногда, проходя по Торжку в своем новом богатом кафтанчике, Прошка замечал, что торговцы, по старой памяти, прикрывают от него свой товар. Поначалу Прошку это бесило, а после стало нравиться, поскольку напоминало о прежней вольной жизни. О той жизни, в которой девки были предназначены, чтобы задирать им подолы, а не сюсюкать с ними про «любовь», а разбойники были милее добрых молодцев.
С Глебом Первоходом воренок виделся редко, хотя дом, в котором он теперь жил, находился во дворе княжьего терема. Будучи первым советником, Первоход был постоянно чем-нибудь занят.
Прошка довольно быстро оценил размах преобразований, которые затеял Первоход. Жизнь в городе кипела, как может она кипеть лишь в муравейнике. Вокруг, куда ни плюнь, постоянно что-то строили и сколачивали. С самого утра над городом начинал тянуться черный дымок, выходящий из труб нескольких мастерских и «мануфактур».
Неподалеку от княжьего терема возводили огромное здание, называемое «Дворец культуры», причем строили его не из бревен и даже не из белого камня, а из рыжих кирпичей, слепленных из глины с замысловатыми добавками и пропеченных в специальных печах.
На прилавках Торжка появились диковинные товары, о которых прежде хлынцы и не слыхивали. На мосту, перекинутом к стене княжьего терема, торговцы продавали книги и парсуны, отпечатанные в «типографии».
Прошка и себе прикупил одну, на которой были нарисованы три ратника на могучих конях. Тот, что посередке, оглядывал окрестности из-под ладони. На руке у него висела палица. Тот, что слева, был мощен и глядел вокруг бесстрашным взглядом. А тот, что справа, был строен и молод, почти как Прошка. Его белый конь, такой же стройный, как седок, опустил голову к траве.
Прошка приладил трех богатырей на стену и таращился на них по утрам, когда жевал хлеб и запивал его квасом, готовясь отправиться в школу. Он представлял себе, что и сам когда-нибудь будет сидеть на белом коне, в кольчуге и шеломе. А на перевязи у него будет висеть длиннющий гофский меч, которым даже Глеб Первоход может управляться, лишь обхватив рукоять обеими руками.
Ну, а в школе, вместо подвигов и сражений, начиналась прежняя скукота – буквицы, цифирь, вертлявые девчонки, воображающие себя взрослыми бабами, вечно ворчливые учителя.
В тот день, когда жизнь Прошки снова перевернулась, в терем из далекой страны Венеции прибыли пять
Прошка уже слышал про стекло и даже видел когда-то круглые стеклышки на глазах ученого мужа Лагина. Да и в Порочном граде верхние окна главного кружала, в котором проживал когда-то Крысун Скоробогат, были застеклены.
Но теперь Первоход хотел, чтобы стекла были повсюду. Прошка не одобрял этого и втайне удивлялся глупости Глеба. Стекла дороги и хрупки. Вдарь по стеклу кулаком или швырни в него камень – и ничего не останется, кроме россыпи прозрачных твердых брызг. К чему переводить деньги казны на подобные пустяки?
Впрочем, обсуждать указы и распоряжения Глеба Первохода в тереме было запрещено. Каждого, кто хулил его новшества, было приказано ловить, класть на лавку и хлестать плетьми по мягкому месту, покуда не образумится и не перестанет злословить.
Перед самым началом урока к Прошке, дымящему в углу самокруткой (привычку эту он втайне перенял у Глеба), вдруг подошла купеческая дочка Млава. Остановившись рядом с Прошкой, она несколько мгновений молчала, а потом вдруг спросила:
– Прошка, а правду говорят, что ты знаком с советником Первоходом?
– Правду, – небрежно обронил Прошка, потягивая бутовую самокрутку.
– А про то, что ты ходил с ним в Гиблое место, тоже правда?
Прошка усмехнулся и щелчком пальца стряхнул с самокрутки пепел.
– Было дело, ходил. А тебе-то что?
Млава опустила взгляд и слегка порозовела.
– Да так, ничего. – Она еще немного постояла молча, потом снова подняла взгляд на Прошку и тихо спросила: – А почему ты перестал ходить в театр?
Прошка дернул уголком губ и презрительно проговорил:
– Не люблю лицедейства. Пустое это.
– Пустое? – На этот раз щеки девчонки вспыхнули обидой. – Да что бы ты понимал – «пустое»!
– Да уж кой-чего понимаю. – Прошка дотянул самокрутку до губ и небрежно швырнул окурок в ведро. – Суетитесь там, воображаете… Но все это пустое. В жизни ничего такого не бывает.
– Не бывает? – Млава прищурила синие глаза. – А как бывает?
– Да так. Задираешь девке подол и…
Прошка осекся, не выдержав взгляда вспыхнувших девичьих глаз.
– И ты задирал? – сухо поинтересовалась Млава.
– А то как же, – пробубнил Прошка. – Случалось.
– И мне можешь?
Прошка не нашелся, что на это ответить, и покраснел как вареный рак. Млава улыбнулась и сказала:
– Дурень ты, Прошка. Дурень и хвастун. А хочешь, сегодня вечером по Торжку погуляем?
От такого предложения Прошка растерялся окончательно.
– Как… погуляем? – пробормотал он.
– Вдвоем. Как парень с девкой. – Млава снова улыбнулась. – Мы ведь с тобой уже большие. Скоро будем совсем взрослые.