Темный покровитель
Шрифт:
У меня перехватывает дыхание, и я наклоняюсь вперед, кладу голову ему на плечо, покачиваясь вместе с ним. Я чувствую, как он напрягается, на мгновение слегка, прежде чем снова расслабиться, и тогда наступает моя очередь вздрогнуть от неожиданности, когда он прижимается поцелуем к моим волосам. Мы проверяем друг друга, понимаю я, нащупывая границы этими небольшими проявлениями привязанности. И я хочу большего.
Я наклоняюсь и поворачиваю лицо так, что мои губы касаются его ключиц в открытом вырезе рубашки. Моя свободная рука обхватывает его, прижимаясь к его плечу, и я чувствую
Сальваторе напрягается, его рука сгибается на моей спине, притягивая меня к себе. Я тихонько вздыхаю, чувствуя, как твердая линия его члена упирается мне в бедро, и он смотрит на меня сверху вниз, а мы двое продолжаем двигаться вместе под музыку.
— Осторожно, сокровище мое, — бормочет он, и я вдруг отчетливо ощущаю жар его руки сквозь тонкий шелк платья, учащающийся стук его сердца о мою щеку. — Ты затруднишь мне обратный путь.
Мое сердце замирает, и я прижимаюсь к нему, прижимаясь грудью к его груди, и смотрю ему в лицо.
— Может, мне нравится дразнить тебя.
Я чувствую низкий гул, когда он стонет.
— Сокровище, — пробормотал он, его пальцы поглаживают шелк моего платья вдоль позвоночника. — Ты дразнишь меня с той самой ночи, когда я вошел в номер отеля в нашу брачную ночь. — Его руки сжимаются, прижимая меня к себе. — Даже мучаешь меня.
— Я думала, ты не хочешь меня, — вздыхаю я, все еще глядя в его темный взгляд. Мне кажется, что все вокруг исчезло, и мы остались только на этом пляже, двигаясь под звуки музыки, доносящейся из ниоткуда, пока свет костра мерцает на чертах лица Сальваторе. — Я думала, ты на меня злишься.
— Возможно, время от времени на положение, в которое меня поставили. — Сальваторе отпускает мою руку и проводит пальцами по челюсти. — Я жалею, что твой отец не послушал меня с самого начала.
— А теперь? — Шепчу я, почти боясь ответа.
Рука Сальваторе полностью скользит по моей талии, его пальцы властно скользят по моему бедру, прижимая меня к себе, и я знаю, что он собирается сказать, еще до того, как он откроет рот.
— Сейчас, — пробормотал он, проведя большим пальцем по моей нижней губе. — Теперь я рад, что он не послушал меня. Потому что, если бы ты вышла замуж за сына мафии, я бы это разрешил. И тогда, Джиа, ты никогда бы не стала моей.
Он наклоняется и прижимается к моему рту в поцелуе, более жестком и собственническом, чем все, что он делал со мной раньше. Его рука лежит на моем бедре и крепко держит меня. Его язык проводит по моей нижней губе, побуждая меня раздвинуть их, и я делаю это, задыхаясь, когда чувствую, как его язык скользит по моему. Я ощущаю на губах привкус его напитка и слышу свой стон: мои бедра выгибаются дугой, а руки скользят вверх, чтобы ухватиться за его плечи, и моя голова откидывается назад. Именно так я мечтала, чтобы меня целовали, когда рот Сальваторе поглощает мой, не по долгу службы, не из гнева, не из разбушевавшейся похоти, а от страсти. Потому что он наконец-то, наконец-то позволил себе поддаться тому, чего хочет.
— Отведи меня обратно на виллу, — шепчу
Он кивает, его лоб прижимается к моему, а его губы касаются кончика моего носа.
— Я тоже хочу тебя, — бормочет он, и желание захлестывает меня при этом признании, а колени слабеют от него.
Наконец-то, только и успеваю подумать я, когда он отстраняется от меня, его пальцы переплетаются с моими, и мы начинаем идти обратно к пляжу. Наконец-то я узнаю, как это будет.
Я с трудом сдерживаю предвкушение, когда мы начинаем идти обратно к вилле. Я словно в тумане, мой разум уже там, уже в нашей комнате, представляя, что может произойти. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем мои каблуки коснулись дерева пирса, и Сальваторе повел нас по длинной дорожке в прохладный, пахнущий лимоном интерьер нашего дома вдали от дома.
Мы заходим в спальню, и нервное предвкушение захлестывает меня, когда Сальваторе закрывает дверь и идет к той, что ведет на балкон. Я смотрю, как он открывает ее, и мои руки дрожат, словно это снова первая ночь. Я уже не девственница, но такого еще никогда не было — целенаправленного, намеренного, с обещанием удовольствия вместо неоднозначных сигналов и неудовлетворенных ожиданий. Именно такой должна была быть первая ночь с самого начала.
— Шум воды — это приятно, — объясняет Сальваторе, заметив мой взгляд в сторону открытой двери. — И ветерка.
Я моргаю, не понимая, почему он говорит о воде и бризе, когда мы находимся в нескольких минутах от того, чтобы оказаться вместе обнаженными, а затем, увидев, как дергается его рот и как на мгновение появляется неуверенность в его глазах, понимаю, что он нервничает. Сальваторе Морелли, дон одной из самых могущественных мафиозных семей Нью-Йорка, человек на двадцать с небольшим лет старше меня, нервничает.
Это придает мне внезапную уверенность, которой у меня раньше не было.
Я иду к нему, щелкая каблуками по полу. Я вижу, как он напряжен, смотрит на меня почти настороженно, как будто не уверен, что произойдет дальше. Я снимаю туфли, загибая пальцы на прохладной поверхности, и прижимаю ладонь к его груди. Я чувствую его прерывистое дыхание, когда моя ладонь прижимается к его теплой коже, мягкое трение темных волос на его груди о мои пальцы, учащенное сердцебиение.
Мне кажется, что я должна что-то сказать, но горло сжимается, как будто я не могу вымолвить ни слова, что бы я ни делала. Поэтому вместо этого я наклоняюсь и прижимаюсь к его рту.
На мгновение Сальваторе не реагирует, как будто возвращение в эту комнату вернуло все его сомнения и страхи. И на мгновение мне почти хочется отстраниться: все обиды и недовольство первых дней нашего брака грозят вернуться и шепчут, что ничего не изменится.
Но он пытается. А чтобы все получилось, мы оба должны стараться.