Темный янтарь 2
Шрифт:
— Вы, товарищ лейтенант, не упирайтесь. Просто обоснуйте хорошенько, приведите серьезные доводы.
— И это тоже верно, – вздохнул Прошенков. – Опытный ты человек, Ян. С другим бы шофером точно пропали. «Zigaretten? Zigaretten!» надо же. И ведь поверили! Мне бы с моим произношением – сразу пуля бы прилетела. А ты… вылитый фриц.
— Наверное, можно было и на эстонском брякнуть. Им-то все равно, а вышло бы даже убедительнее, – с опозданием осмысливал Янис…
У зимовья никого не было. В смысле, имелся почти отрытый окопчик и брошенная лопата, а бойцов не было.
— Похоже, они немного не в ту сторону в контратаку направились, –
— Вот же, ихнюю… А мне сержант таким надежным мужиком казался, нетрусливым. Теперь объясняй, куда они делись, – затосковал лейтенант.
Двинулись на поиски. Янис временами сигналил – клаксон «пхунома» диковато квакал в рассветной степи. Было непонятно, кого накличешь – то ли своих, то ли немцев или калмыцких белобандитов. Но нашлись красноармейцы, оказалось, залегли за барханом, проверяли, не захвачена ли машина. Но вышли…
…— Какие вы разведчики, вашу…?! – Прошенков распалился, стоял перед провинившимися, размахивая трофейной винтовкой. – Сбежали, струсили?!
— Так стрельба, бой. А у нас же ничего, – оправдывался Зайченко. – Как услышали, за помощью двинулись. У нас же что, ничего нету.
— Это у тебя ничего нету! Ни ума, ни совести, ни сознательности! А ты, сержант? Я же на тебя надеялся. У тебя же автомат – главная огневая сила разведдозора.
— Виноват. Там стреляют, вы не возвращаетесь. Я и подумал… – бормотал сержант.
— Понятно, что ты подумал, похоронщик, – горько сказал Прошенков. – Трусы и дезертиры! Под трибунал бы вас. Да вы там только отдыхать будете, поскольку и капли сознательности нет. Разжалую вас! Пусть «сержанта» сам снять не могу, а вот из «гвардии» могу. Скручивайте знаки!
— Из «гвардии» тоже не имеете права. Нету такого закона, – вякнул Зайченко, но мигом был огрет прикладом по загривку – плашмя, но чувствительно – и благоразумно замолк.
— Всё! К баранам в кузов полезли, дезертирская команда! – рявкнул, пряча отобранные краснознаменные знаки, лейтенант. – Учитесь: овцы, и те достойно, прямо в боевых порядках гибнут. А вы?! Тараканы, а не бойцы.
До своих добрались благополучно, если не считать, что были засечены нашим самолетом-разведчиком – биплан закружил, норовя обстрелять машину, но усердное размахивание пилотками помогло – убедился летчик, что не немцы едут.
За героическую вылазку и бой с превосходящими бандитско-бараньими силами был награжден красноармеец Выру котелком редкостного по сытности плова с солидными кусками баранины. Лейтенант Прошенков принес, угостил из штабного котла. Неспешно ел Янис рассыпчатый плов, размышлял над искусством повара – бахнул в плов и изюм с курагой, удивительно вкусно получилось, в Тыхау такого не делали, – и над тем, как разведка прошла. Было понятно, что по всей окрестной степи сейчас рыщут наши и немецкие дозоры, но пока у немцев получше получается. Ничего, наберутся опыта лейтенант Прошенков и другие командиры, подберутся в разведгруппы бойцы, склонные к этакой войне, где постоянно нужно думать на часы и дни вперед, чувствовать степь, осторожность и смелость проявлять в равных пропорциях. Все будет, обречен немец. Но не сразу. А если не сразу, то за каждый день придется жизнями заплатить. Э-э, война, она такая.
Еще трижды ходил красноармеец-водитель Выру в рейды. Минировали грейдер у Красной Будки, разведали обстановку в направлении Улан-Хола, засадой перехватили машину в песках у Армазрыка, но вышло не очень удачно: немецкий фельдфебель под пулю попал, а с живьем взятых двоих солдат Туркестанского
Сидел Янис за рулем тихой, волочащейся на тросе машины, смотрел на знакомую корму – буксировала «пхуном» полуторка из бесславной в/ч 5281. Интересно, куда они пропали? Разогнали команду техника-интенданта или всё еще шустрит Шац, но на другом объекте?
А за окном меняла цвет потемневшая степь – прошли первые дожди, стало развозить голый суглинок дорог. Скоро тяжко ездить станет, начнут застревать машины, уже не в песках, а прямо на дороге. Ночами температура около «нуля» – не шутки, дотянулась осень и до Астрахани.
Мастерские были гражданские – заводского гаража, но нынче в городе все было военнослужащее. Специалистов, понятно, не хватало, транспорт ломался постоянно. Но станки имелись, отчего и не вспомнить былое? Как-то застрял товарищ Выру – оказался назначен старшим от полка по тыловому ремонту «нестандартной трофейной автотехники». Принимал битые машины, зампотех-капитан изредка заскакивал, требовал «не тянуть». А как не тянуть, если запчастей не дают? Насчет этого начальство тоже понимало, но требовало, поскольку с него тоже жестко требовали. Давно забрали оживший «пхуном», оставили для тыловых дел «полуторку», поскольку приходилось ездить по всей округе, выменивать немецкие, австрийские, чешские фильтры и покрышки – с трофейными запчастями было сложно, курад свидетель – иной раз думалось, «да повзрывали бы эти говенные машины на месте, мучиться не пришлось бы». Но то были мысли ложные и неуместные.
Ночевал Янис тут же в мастерской, местный мастер угол в кабинете выделил. По-правде говоря, спать приходилось даже меньше, чем на передовой. Там вернешься, машину проверишь и устроишься в кабине, дрыхнешь, пока не растолкают. А здесь ждут машины – немо, но настойчиво напоминают – ищи трамблер, товарищ Выру, сваривай раму, ждут нас на передовой. А то и местные – «Глянь, Ян, вообще непонятная херня, выдумают же фашисты…»
Мерз город – выстуженный, с намертво вставшей канализацией, с разбитыми мостовыми, мелкими, голодными и злющими собаками, на летнюю Астрахань уже совсем непохожий. Шла ремонтная работа, привозили Янису «смазочные материалы»: трофейный ром, румынское вино, немецкие сигареты и портсигары.
— Хорошо, что не куришь, – вздыхал зампотех. – Тащат курево, прямо спасения нет, только отвернись. Главное, на вкус – дерьмо же, одна упаковка пестрая. Вот же дурные головы, сорочье воспитание. С тягачом что? Сделайте, кровь из носу нужно. И петлицы поменяй, поприличнее же будет.
Был товарищ Выру уже не красноармейцем, а гвардии сержантом, правда, без гвардейского знака и порядочных уставных треугольников в петлицах – попривыкли снабженцы и трофейщики, что к ним простой боец заскакивает – долговязый, промасленный, вежливый, но знающий и настойчивый. Много раз приходилось насчет «прибалтийской цепкой глист-пиявки» слышать, но что тут обижаться.
Еще на праздник Октября, когда присели в кабинете мастера и разлили по пятьдесят грамм, старый, еще дореволюционного автомобилистского стажа мастер Ефимов сказал:
— Правильно тебя, Ян, с передовой сюда вернули. Умеешь работать, организовывать без «на горло» и лишней трепки нервов. Я бы тебе вторую медаль дал. И было бы то очень верно: одна награда за бой, вторая за труд!
— Может, еще дадут. Но, видимо, уже после Победы, когда сосчитают, сколько мы гаек завернули. Пока там бойцы трудятся – у Хулхуты и Сталинграда.