Тень амёбы

Розов Александр Александрович

— Ладно. Допустим, одни согласятся. А другие?

— А для других есть выход через трубу.

— Ладно, — она кивнула, — допустим, это произойдет. Элита станет артистами шоу. Но, в таком случае, у кого будет реальная политическая власть?

— Ни у кого. Обществу изобилия не нужны институты политической власти.

— Как не нужны? — удивилась журналистка.

— Никак, — предельно кратко пояснил он.

…

СЕНТЯБРЬ 12 года Каимитиро

33. Ремесло межпланетных рудокопов – теперь по-настоящему

Первое правило пребывания на иной планете: сразу реагировать на что бы то ни было в случае, если оно в чем-либо выглядит странно или просто не

так, как в прошлый раз. К поведению коллег это тоже относится. Поэтому Олли Лорти отреагировал на вроде бы безобидное обстоятельство: Ларс Моллен более пяти минут стоял неподвижно на краю горной выработки. Практических причин для этого не было, смотреть там не на что. По существу обыкновенный карьер размером с олимпийский стадион… Эта ассоциация не случайная, поскольку геометрия похожа: те же ярусы, спускающиеся к арене. Так вот: в церерианском реголите – силикатной породе типа земной глины, очень мокрой, точнее смешанной с замерзшим рассолом – пришлось вырыть карьер, чтобы добраться до слоя достаточно чистого льда (к которому уже можно применять ледяной бур). Как сказано выше, смотреть там не на что: лишь ярусы из промороженной глины и грязная ледовая арена внизу (снова ассоциация со стадионом!). Однако, Ларс смотрел долго, не сходя с места. Это было странно и могло означать, что с ним не все в порядке. Олли объявил в микрофон, включив общее оповещение: «я прыгну и гляну как дела у Ларса, на всякий случай». Затем он прикинул дистанцию и аккуратно, с паузами, выполнил полдюжины прыжков, каждому из которых на Земле позавидовал бы гигантский кенгуру. Но тут, на Церере, с гравитацией 1/36 земной, это было несложно даже в скафандре… На финише последнего прыжка, Олли затормозил в нескольких метрах от Ларса. Тот повернулся.

— Алло, парень, с чего ты поднял аларм?

— Ну, ты как-то странно тут завис, — пояснил Олли, — а первое правило учит, что…

— …Да, ты прав, — согласился ветеран гренландской экстренной службы, — мне точно не следовало предаваться эстетической и экологической созерцательной медитации.

— Чему-чему предаваться? – удивленно переспросил Олли.

— Насвинячили мы ужас, как, — пояснил Ларс, — была аккуратная долина, а теперь прямо посредине такой вот свинорой.

…Рядом, вроде бы, едва ощутимо вздрогнул грунт (загадочный феномен обостренного тактильного восприятия на Церере). В двух шагах от беседующих финишировала после превосходного прыжка Инге Моллен.

— Что за фигня случилось? — спросила она, в общем-то, для проформы (в режиме общего оповещения), поскольку визуально сходу определила: никакая фигня не случилась, это обычная маленькая нормальная непредсказуемость эмоциональных реакций человека.

— Все ОК, без аварийных предпосылок, — рефлекторно ответил Ларс.

— Просто, — добавил Олли, — возникла идея учредить Движение Эстетической Экологии Цереры. Ну, чтобы не слишком портить очарование здешней природы.

— Очарование? — скептически переспросила Инге, окинув взглядом ландшафт, хаотично заполненный угловатыми серыми скалами из реголита, где-то с вкраплениями льда и с розовато-белыми как бы игольчатыми островками соли, — Такого очарования на Земле внутри полярных кругов чуть больше чем до фига.

Олли жестом предложил ей переместить взгляд на медленное неотвратимое копошение ансамбля роботизированных горнодобывающих машин на дне карьера и произнес:

— Две вещи наполняют душу все новым и нарастающим удивлением и благословением, тем чаще, чем продолжительнее мы размышляем о них. Это: звездное небо над нами и готовность засрать его внутри нас. Иммануил Кант. Критика практического разума.

— По-моему, у Канта там в конце про моральный закон было, — заметил Ларс.

— Было, но теперь неактуально, — выкрутился Олли.

— Что действительно актуально, так это ужин! — объявила Инге, — Мы тут торчим, будто Колосс на Родосе, а солнце уже садится, между прочим. Давайте уже пойдем на поезд.

На уже сложившемся церерианском сленге термином «поезд» обозначалась кольцевая узкоколейка, проложенная между обитаемой базой и карьером, и курсирующие по ней вагонетки. Вообще-то можно было дойти (точнее

допрыгать) пешком за полчаса, но не имело смысла, особенно на закате, когда длинные тени скал исчерчивали поверхность маленькой планеты так, что взгляд не разбирал деталей и появлялся риск прыгнуть на какую-нибудь неудачную точку. Кстати, закат наступал тут через два с четвертью часа после полудня. Из этих соображений регулярные приемы пищи делились на:

— завтраки (привязанные к рассветам)

— ужины (привязанные к закатам) Обедов формально не случалось вовсе, а время сна определялось для разных персон в зависимости от графика вахт, без связи с положением небесного светила…

…Доехать на обычной электрической дрезине до базы было минутным делом, а там у въездного шлюза, ни у кого не получалось сдержать улыбку или даже хихиканье. День когда на базу прибыла тройка Хлоя-Олли-Нигиг стал поворотным в истории юмора для астронавтики. Первое, что сделали эти ребята: снабдили окрестности въездного шлюза набором компактных кинопроекторов, применяемых для небольших стадионов. Теперь возвращение полевой группы происходило сквозь рекламный постер, или витрину, или дорожный указатель. В этот раз на въезде красовалась оскаленная морда тираннозавра, взятая с афиши очередной франшизы «Парка Юрского периода», экзотически слитая с условным кроликом от логотипа журнала Playboy. Всю эту красоту пересекала надпись готическим шрифтом: «Кролик! Не опоздай к ужину!». Инге непроизвольно фыркнула, после чего, сдерживая смех, прокомментировала:

— Гаденькая шутка!

— Да ладно, — отреагировал Олли, — вот когда мы залили рекламу «Титаника» 1912 года с надписью «Добро пожаловать на борт», это действительно было гаденько.

— А это что за хрень?! – изумился Ларс, когда дрезина въехала в технический ангар.

— Это не хрень, а креативное барбекю, — сообщила Ханка Качмарек, переворачивая при помощи длинной вилки ломтики эрзац-мяса на металлической сетке над огнем.

— Спокойно, дружище, тут вокруг ничего пожароопасного, — добавил Эрик Лафит.

— Но открытый огонь в техническом помещении… — возразил Ларс.

— Да! – Эрик вскинул правую ладонь, — Но лишь благодаря кислородному наддуву. Тут парциальное давление кислорода не выше чем в Горакшепе, как ты помнишь.

— Я помню, какое у нас давление кислорода, но что, на хрен, такое Горакшеп?

— Это озеро и деревня в Гималаях, на высоте 5200, там неподалеку базовый лагерь под Джомолунгмой.

— Между прочим, практически готово, — добавила Ханка, позвенев вилкой об сетку…

…Тут уместно пояснение: обычный человек приспособлен к атмосферному давлению примерно 760 мм ртутного столба (или 100 кило-паскалей), но может адаптироваться к давлению на высоте 5000+ метров, где 410 мм р.с. или 54 кПа. Кстати, шерпы живут в таких условиях и удивляются: почему туристы первую неделю ведут себя, будто рыбы, вытащенные из воды? А команда астронавтов на Церере, за счет генной модификации, чувствовала себя при таком обеспечении кислородом не хуже, чем шерпы. Еще нюанс: состав воздуха в Гималаях как везде на Земле: кислород 21, азот 78 и 1 процент всякой мелочи. Здесь же, на церерианской базе в долине Вендимия, применялся почти чистый кислород, и суммарное давление здесь было около 85 мм р.с. или 11 кПа. Смысл такого трюка понятен: чем ниже давление, тем слабее последствия аварий с частичной потерей герметичности (такое порой случались на базе из-за тектонических толчков — близость к действующим криовулканам давала о себе знать). С этим давлением была связана одна смешная кухонная проблема: невозможность сварить или заварить что-либо в открытой посуде — вода закипала при температуре ниже 50 Цельсия. Разумеется, можно готовить, используя плотно прилегающую крышку, но этот путь отсекает множество прекрасных рецептов. И, чтобы компенсировать такое снижение разнообразия блюд, персонал стал экзотически экспериментировать (впрочем, не забывая азы техники безопасности). Для астронавта 1-й или 2-й космической эры, такое выглядело бы дико. Разнообразие блюд вообще было за гранью мыслимого в космических миссиях. Но вот 3-я космическая эра отсекла героизм первопроходцев и дискомфорт миссий. Многое стало иначе…