Тень Эсмеральды
Шрифт:
– Сударь! – Сердюков тронул его за плечо. – Сударь!
Желтовский передернул плечами. Видение исчезло. Перед ним стояла странная незнакомая женщина с ужасным уродливым горбом на спине. Голова её была опущена на грудь, половину лица закрывал темный платок. Сергей замер в изумлении.
– Вы узнаете эту женщину? – спросил его полицейский.
– Нет! Слышите, нет! – Желтовский разочарованно откинулся на стуле.
Внутри него все дрожало от пережитого напряжения. Кто мог подумать, что это уродливое существо могло уподобиться его богине? И как это глупой Зине могло прийти подобное в голову!
– Подойдите ближе, –
– Лия Гирей, тридцати трех лет, – негромко ответила женщина.
Желтовский превратился в слух. Снова кольнуло в груди. Голос! Но не может быть! Однако очень похож!
– Вероисповедание? Из каких будете?
– Караимской веры, мещанского звания, – женщина не поднимала головы и не смотрела на собеседников.
– Вы в Петербурге бывали? – не выдержал Желтовский. Голос его от волнения сделался хриплым. Такое с ним случалось только в начале адвокатской практики.
– Нет, – последовал быстрый ответ. – Я никогда не покидала Таврической губернии.
– Стало быть, и в Финляндии вы не бывали? – уточнил адвокат, пытаясь заглянуть женщине в лицо.
– Нет, не бывала.
Она пожала плечами и кинула на него быстрый взгляд. Их взгляды встретились, но Желтовский ничего не прочел в этом взоре. Она не признала его, и он не увидел в ней своей Розалии.
Сердюков внимательно следил за реакцией женщины.
– Вы знаете этого господина? Вы встречали его ранее?
– Нет, не встречала, – Гирей склонилась еще ниже, лицо исчезло в складках платка.
– Посмотрите внимательно, может, это было достаточно давно, лет десять тому назад, – настаивал полицейский.
Гирей подняла голову и посмотрела Желтовскому прямо в лицо. Несколько секунд они, не отрываясь, изучали друг друга. Сергей лихорадочно цеплялся за каждую складочку, черточку, изгиб. Где ты, где ты, моя красавица? Неужели жизнь так жестоко исказила тебя, отняла радость, красоту и свет твоего ненаглядного лица? Нет, в этом исстрадавшемся, измученном существе он не признал своей возлюбленной. На лице женщины в эти мгновения не отразилось ничего. Она смотрела на незнакомого молодого мужчину так, как будто видела его впервые.
– Та-а-к, – протянул следователь и встал со стула. При этом скрипнуло все – старый стул, половица и суставы следователя. Вот и лечись на курортах, деньги и время даром потрачены! – Значит, вы не знакомы. Что ж, прекрасно, прекрасно!
Хотя ничего прекрасного нет. Дело не продвинулось ни на шаг. Сердюков надеялся, что эта встреча хоть что-нибудь прояснит ему. Не может быть, чтобы и адвокат, и подозреваемая так владели собой, ничем не выдали себя в момент узнавания. Впрочем, может, они и впрямь незнакомы? Что может связывать модного столичного адвоката с несчастной горбуньей?
Сергей покинул кабинет следователя и двинулся домой, точно пьяный, не чуя под собой ног, не видя прохожих. Его несколько раз толкнули. Кто-то обругал хорошо одетого, приличного господина, шедшего не разбирая дороги. Он не брал извозчика, хотелось пройтись, освежить голову, которая пылала, как во время болезненной горячки.
Как он мог быть таким наивным и надеяться, что произойдет чудо и он вновь обретет её! Нет, только в юности можно ожидать чудес. Их не бывает, а если и случаются, то не с ним. Он не избранник судьбы. И сегодня он убедился в этом окончательно. Сергей скривился
Терзаясь сомнениями и горем, он оказался перед домом Матильды. Нет, не сегодня. Сегодня он никого ни видеть, ни слышать не может. Он должен, как и раньше, в одиночестве пережить свое разочарование и смятение. Только теперь Сергей понял, что очень устал, ноги не идут. Он оглянулся, кликнул извозчика и поехал домой.
Глава двадцать пятая
Покаянная исповедь старого полковника длилась вечность. Он мучительно долго искал и вспоминал слова, раздражаясь, когда ему пытались их напомнить. Правда о преступном обмане сына далась ему большой ценой. Он не оправдывал Анатолия. Такому деянию нет оправдания.
– Вот и весь сказ, го-лу-бушка. Клятво-преступник он. Как явится, так тотчас же примусь за него. Как де-ло ис-править те-перь, ума не при-ложу, – полковник обессиленно откинулся на подушки.
Таисия как стояла, так и продолжала стоять, словно окаменела. Её лицо приняло подозрительно бесстрастное выражение.
– Теперь уже ничего не изменишь, – произнесла вдова глухим голосом. – Ничего, – добавила она многозначительно.
Полина Карпована и Зина встрепенулись. Вдруг Таисия с горя и со зла скажет отцу о смерти Анатолия?
– По-ни-маю ваше него-дование и горе, не надо горячиться, при-нимать скоропалительных решений. Подумайте о детях. Да и где она теперь, эта… Розалия? Мо-жет, и нет её на бе-лом свете? А если есть ме-жду вами с Ана-толием лю-бовь, так и всякое про-ститься может. Про-стите и вы моего ду-рака и ша-лопая.
Таисия уже не слушала старика. С трудом расцепила пальцы, побелевшие от напряжения, пока сжимала спинку кровати.
– Что ж, я пойду. Мне надо о многом подумать. Подумать и посоветоваться со своими родителями, как мне теперь поступить. Я должна думать о судьбе моих детей. Кто они теперь, как их звать, если они, как выяснилось, рождены в незаконном браке? Прощайте, Ефрем Нестерович. Поправляйтесь. Жаль, что нынешний случай в ванной не произошел с вами десять лет назад!
Голос оскорбленной женщины звучал зло и звонко. Она двинулась из комнаты, Полина Карповна и Зина бросились вслед за ней. Но, прежде чем выйти, Зина обернулась и на пороге прошипела матери:
– Вы знали? Вы все это время знали? И позволили Тольке венчаться?
Полина Карповна не ответила и беспомощно развела руками.
– Вы самые страшные грехи готовы были принять ради него, все ему прощали! – с отчаянием произнесла дочь.
– Зато Господь и покарал нас, – сокрушенно вздохнула Боровицкая. – Не поминай дурно покойного брата и знай, что мать ради детей готова на что угодно. Я и для тебя любой грех совершу, лишь бы ты была счастлива!