Тень лосуна
Шрифт:
– Да, в той войне король Андалиона - Олуэн в обмен на мир отдал Рейвуду часть своих земель, и за это получил несколько отрядов войска для защиты своих северных и западных границ от монсенов, непрестанно атаковавших с гор, и от разных тварей, совершавших регулярные вылазки из дремучих Ноландских лесов. И тогда Мартин понял, что с легкостью сможет оттяпать кусок земель еще и от Эндории, напав не только с юга, но еще и с запада. Хороший такой кусок, аж до Орвульских гор, – показал свою осведомленность Вэйнланд.
– Разумеется, просто так отдавать свои земли никто не собирался, война
– Рейвуд значительно больше и по площади, и по населению, и рейвудцы могли вести затяжную войну, а мы нет, тем более на собственной территории. Благодаря тому, что береговая линия нашего полуострова вся изрезана и имеет огромное количество маленьких островков, с воды врагу к нам не подобраться, проход по суше защищен горами, большой армии сложно передвигаться по небольшим дорогам и тропам, да и защищать их легко даже небольшими отрядами. Но с материковой частью королевства все сложнее, – размышлял Вэйланд, «сев на любимого конька».
– Да, если раньше мы граничили с Андалионом - на западе и с Рейвудом - на юге, то перед началом войны Рейвуд был уже с двух сторон. В одном из боев мой отец получил серьезное ранение, почти полсотни дней он то приходил в себя, то снова впадал в забытье, и в это время командовал его брат и твой отец – Брутус, – продолжил этот экскурс в историю принц.
– Воины рассвета - Двэйн и Брутус, так их тогда называли, они ведь всегда любили наступать с первыми лучами солнца. Но пока Двэйн был болен, умер король, и мой отец решил заключить мир, отдав земли до Орвульских гор Мартину.
– Да, говорят, мой отец был в ярости, когда пришел в себя, но войска Рейвуда уже заняли все ключевые позиции, а наша армия была истощена. Он вернулся в столицу, занял трон, женился, и королева родила ему троих детей, но поражение в войне его сильно надломило…
– А мой отец тем временем женился на девушке из Рейвуда, даже не на аристократке, что сильно всех разозлило, однако его брат, кажется, не обнаружил недовольства, - дополнял историю Вейланд, – а после родился я, и отец обучал меня тому, что аристократ всегда должен быть выше простолюдинов и подчиняться только королю, а сам… – запнулся Вэйланд и надолго умолк.
В молчании принц и его паж подъехали к одной из деревень, и Вэйланд уже в сотый раз, наверное, за последний год спросил, привычно не ожидая конкретного ответа:
– Не желает ли ваше высочество поделиться историей о том, что именно говорил мой отец, в тот день, когда стал предателем королевства?
– Это было 12 лет назад! Я помню лишь, как в покои ворвался твой отец, и в руке у него был меч. Я спрятался. Того, что затем произошло, не видел.
– Я помню, что отец был в ярости в тот день. Он схватил меч, который был подарен ему королем за верную службу в знак особого уважения. Меч был очень красивый, украшенный драгоценный камнями, но вряд ли подходящий для боя: слишком уж неудобно лежал в руке из-за того, что лезвие было тяжелым. Да еще этот дурацкий громадный рубин у наконечника…
Да. Так вот, отец рвался
Я каждый день вспоминаю тот вечер, но не могу понять, что случилось. Как мог человек, учивший меня уважению к королю и заставляющий заниматься изо дня в день часами напролет, чтобы я стал достойным представителем королевской семьи, совершить такое? – вопросительно глядя на Генгрэда, закончил Вэйланд, прокручивая тот день в голове и вслух дублируя в тысячный раз.
– Я не помню, что там случилось, – упрямо стоял на своем принц, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, но так крепко вцепившись в поводья, что побелели костяшки пальцев.
– Ты просто не хочешь рассказывать. Пойми, в тот день я лишился всего: отца, матери, статуса члена королевской семьи – всего! Мое обучение продолжалось только, когда мне разрешали быть на занятиях при тебе, да и то, если я сидел в дальнем углу и не шевелился! Ну пойми же, - почти умоляюще проговорил он, - я должен, должен знать все, что тогда произошло! А еще я хочу знать, в какой именно храм отправили мою мать, - с тоской в голосе негромко добавил он.
Генгрэд мысленно возблагодарил небеса, увидев, что они уже въезжают в селение, и к ним бежит ватага деревенских ребятишек. Они окружили охотников и, крича и перебивая друг друга, стали расспрашивать, что за чудовище живет в лесу.
Запыхавшись, прибежал и староста деревни, который попытался отогнать «несносных сорванцов», как он выразился. «Несносные сорванцы», впрочем, обращали на него внимания не больше, чем на назойливую муху, и продолжали свои расспросы. Дети кричали, староста непрестанно извинялся, пересыпая речь бесконечными «благородными принцами», «высокими лордами», «вашими светлостями» и «безмерно уважаемыми господами».
Этот сумасшедший дом грозил затянуться до позднего вечера, так как было видно, что энтузиазм детей и славословия старосты поистине неиссякаемы.
В другое время подобная ситуация могла бы вызвать раздражение Генгрэда, но только не в этот раз. Почти благодарный этим добрым селянам, за то, что они прервали неприятный для него разговор, принц рассказал, что в лесу появился не кто иной, как страшный ворус.
– Ох, покровители небесные, - запричитал староста, - да как же это? Ведь всем известно, что ворусы живут в горных пещерах, а ближайшие горы в нескольких днях пути на север, отродясь их тут не было, – в ужасе затряс он головой.
– Ты смеешь сомневаться в словах моего господина? Знай свое место, простолюдин! – угрожающе проговорил Вэйланд, раздраженный тем, что их разговор с принцем снова ни к чему не привел.
– Да что вы, я бы никогда… даже в мыслях такого не было… - обезумев от страха возможной скорой расправы, залепетал староста. Прижав руки к груди, он начал истово кланяться и все норовил поцеловать сапог принца, который тот старательно отдергивал.
Чтобы положить всему этому конец, принц, не спеша, театральным жестом фокусника запустил руку в кожаный мешок, притороченный к луке седла, и вынул голову воруса.