Тень мачехи. Том 2
Шрифт:
Послышалась тяжелая отцовская поступь, скрип двери, шаги за мной, в коридоре. Я взмыла в воздух, оторванная от пола папиными руками. Держа под мышками, он ставит меня на ноги, берёт за руку и ведёт в мою комнату. Молча. Молча. Молча. И я понимаю, что он – тоже кукла, упираюсь, визжу… А кукла тащит меня обратно, в мою комнату, к кладбищенским цветам на стенах. Но я не хочу к ним! Я однажды видела такие – на крышке длинного тёмного ящика. Мать положила на неё эти цветы за день до того, как случилась первая Мамина Тишина. А отец сгрёб их и бросил ей в лицо, а потом потащил ящик
Замок «одиночки» лязгнул, железная дверь скрипуче зевнула, и Татьяна, оглянувшись, увидела за ней полицейского – того самого, кто успокаивал её недавно.
– Демидова, на выход. К вам муж пришел, – сказал он.
Она положила ручку на исписанные листки – их было почти четыре, но она не успела закончить историю.
«Макс? Разве он не уехал? Но как узнал?..» – Татьяна почти вылетела в коридор. Быстро прошла впереди полицейского до выкрашенной коричневой краской двери, и оказалась в обшарпанной комнатушке с деревянным столом и четырьмя стульями, стоявшими под зарешеченным окном.
Демидов шагнул ей навстречу, схватил за плечи и замер, прижав к себе. Тоскливо выдохнул в её волосы:
– Танька, ну как же так…
И столько горечи было в его голосе, что Татьяна враз поняла: всё плохо. Всё как-то очень, очень плохо, если даже Макс не может подобрать слов. Её зазнобило, зубы мелко дрогнули – и она крепко сжала челюсти, пытаясь прогнать страх.
– Тань, ты, главное, держись. Я что-нибудь придумаю.
Она отстранилась, пряча глаза – ещё полдня назад не стала бы обременять его своими проблемами и принимать помощь от почти бывшего мужа. А теперь вот – примет. Неловко спросила:
– Как ты узнал?
– Мне позвонили… Я уже к аэропорту… Да неважно! Не могу же я поехать на отдых, когда с тобой – такое!
Благодарность захлестнула её обжигающей, солоноватой волной, в носу защипало. А Макс продолжал:
– Главное, я успел переговорить со следователем. Дело дрянь, Танюш. Статья очень серьёзная, и мальчишку у тебя нашли – а это подтверждает показания Марины. Но ты не думай, я не брошу тебя, найду хорошего адвоката. Мы постараемся уменьшить срок, и я буду ждать тебя…
– Макс, ты что? – она испуганно сглотнула. – Меня же должны отпустить, просто обязаны, ведь есть куча свидетелей против Фирзиной! Янка и Витька с Тамарой – они были у меня, когда она привезла мальчика. И мы с тобой в опеку ходили, оформляли документы на усыновление. Зачем мне красть ребенка, если я хотела взять его на законных основаниях? Да это бред, Макс – всё, что написала Фирзина, чистый бред! Неужели это непонятно?
– А следователь считает, что всё не так. Потому что есть факты: жалоба матери, изъятый у тебя ребенок. Для обвинения достаточно, – развел руками Макс. – Но, Тань, мы будем бороться. Я не дам посадить тебя на двенадцать лет.
– Сколько?.. – охнула Татьяна. Стены камеры качнулись, свет мигнул и начал затухать, затягиваясь тёмной дымкой, но Макс тряхнул её, сильно дунул в лицо – и она смогла удержаться на ногах.
– Садись, – муж подвел её к стулу. Татьяна дышала часто, урывками, почти всхлипывая. Под левой лопаткой ныло, будто туда вогнали холодную, острую сосульку.
Макс сел напротив, заговорил, и его слова доносились до неё, будто издалека:
– Послушай, что мы сделаем.
– Так проводи! – Татьяна едва не плакала. Двенадцать лет! Из-за дурости Фирзиной, из-за поклёпа – вся жизнь под откос! Как же так? За что???
– Тань, я же не могу! – опешил Макс. – Как я их продам, у меня нет генеральной доверенности. Ты сама не хотела, чтобы я…
– Макс, но это же было раньше! Я подпишу всё, что нужно, только вытащи меня! – взмолилась она.
– Ну, вот, я принёс документы, – Макс потянул к себе прозрачную папку, которая лежала на столе. Татьяна уставилась на неё сквозь слёзы. В душе шевельнулось нехорошее – будто что-то не сходилось, было неправильным. Но она отмахнулась от этого чувства, потому что всё вокруг сейчас было таким: неправильным, неестественным, карикатурным…
Максим вытянул из папки отпечатанные листы. Татьяна вытерла глаза, вгляделась, пытаясь сосредоточиться. Но буквы разбегались, прыгали перед глазами – потому что руки мелко противно тряслись, а слёзы всё набегали, как их не прогоняй. «Я не могу сейчас разбираться с этой доверенностью… у меня просто нет на это сил! – подумала она. – В конце концов, Макс лучше меня знает все тонкости…»
– Давай подпишу, – сказала она в отчаянии.
И быстро поставила росчерк в пустой строке.
Глава 13
Павлик, устало всхлипнув, заглянул в полутьму сквозь узенькую щёлочку двери: тусклый свет в конце коридора лежал на полу и стенах размытым пятном – лунным, зыбким, пугающим. Было страшно: вдруг пьяный дядя Слава снова заснул на кухне? Но есть хотелось так, что сводило живот – и мальчик скользнул в коридор.
В тишине спящего дома половицы не скрипели – кричали. Мальчик то замирал, то ощупывал ногой облупившиеся доски, ища самую молчаливую из них. Но таких не было – он будто шёл по клавишам расстроенной фисгармонии. Перед дверью материной комнаты не выдержал – побежал: всё казалось, что выскочит из темноты короткопалая татуированная рука, цапнет за ворот, по-хозяйски потащит к себе. А сверху пахнёт алкоголем и табаком: «Шастаешшшь, сучченышш?»
Влетев на кухню, с размаху шлепнул ладонью по выключателю – и в привычном желтоватом свете люстры, враз расставившим по местам все предметы, Павлику стало не страшно. Только обида и непонимание всё ещё сидели внутри – почему тётю Таню забрали в тюрьму, а ему не дали и слова сказать в ее защиту?.. Но всё-таки он верил, что мама ошиблась… Или её заставил дядя Слава. Или кто-то кого-то обманул.
Павлик ощупал рукой карман джинсов, убедился, что телефон лежит там. Надо снова позвонить тёте Тане, вдруг она ответит? А потом пойти в эту полицию и ещё раз рассказать, как было. Только рассказать так, чтобы поверили. Не реветь, быть смелым и сильным. И даже хорошо, что мамы рядом не будет – никто не перебьёт, не остановит… Но сначала – поесть, и еще взять немного еды с собой, потому что непонятно ведь, когда получится вернуться.