Тень нестабильности
Шрифт:
Помехи — побочный эффект прослушки. В этом Риден уже не сомневался. Причем работорговец прекрасно знает об этой маленькой «модификации» — скорее всего, сам же и установил по указке нового хозяина.
— Что вы обо всем этом думаете, Карл? — нейтральные слова нейтральным тоном. Только в глазах — ярость и решимость обреченного. С таким бы взглядом — и в последний бой, в одиночку против орд врагов… местным дикарям нравятся подобные возвышенные глупости. Быть может, лорд оценил бы идею.
«Что ты станешь трупом несколько раньше, чем я думал. Что это может резко сократить и мою жизнь… ну, мысль, что
— Что я могу сказать? — Риден пожал плечами. Изображать задумчивость даже не пришлось — ему и впрямь было, над чем подумать. — Лаар жаден и труслив, и этим продиктовано его решение. Вам не следует слепо идти у него на поводу…
— Я знаю, что не следует. Но иначе восстанию грозит медленная смерть.
Лорд устремил невидящий взгляд в окно, на переплетенные ветви старинных деревьев. Сейчас он казался куда старше своих пятидесяти с небольшим. Рано постаревший, изрядно побитый жизнью человек, в котором лишь идея поддерживает силы.
«Старые фанатики представляют собой даже более жалкое зрелище, чем молодые. Думаю, он сам умрет в тот же день, когда поймет, что проиграл: наложит на себя руки, или сердце не выдержит. Интересно было бы проверить».
Интересно, да. Но куда интереснее — выжить самому. А сделать это можно, лишь сбежав с Рутана в нужный момент: не слишком рано и не слишком поздно.
У Ридена было заготовлено несколько планов отступления, но сейчас, спешно анализируя их, перебежчик понимал, насколько они несовершенны. А ведь осуществлять их придется скорее, чем предполагалось… главная опасность сейчас — Мейер. Сибовец — не дурак, он и без помощи своего «партнера» поймет, как мало времени у него остается. Как скоро придется кончать с восстанием, пока это не сделали за него.
«Придется искусственно замедлять события. Тянуть время, пока не придумаю что-нибудь получше».
Отвратительный план. Но другого не было.
— Вы предпочитаете быструю смерть?
— Если до этого дойдет — да, — мрачно кивнул Вельн, переводя на собеседника тяжелый взгляд. — А еще я предпочитаю хрупкую, но надежду на победу верному поражению. К тому же, — он криво усмехнулся, — мой сын поднимет восстание внутри восстания, если я снова пойду на попятную. Особенно при таких обстоятельствах.
«Вот здесь он абсолютно прав. Попробовать отговорить этого маньяка от «освободительной войны» — все равно, что оттащить голодного волка от раненой дичи. А зубы-то у зверя будь здоров… и он уже успел вкусить власти. Обожания и полного повиновения своих людей. Если бы у восстания и впрямь были шансы на победу, чувствую, недолго бы Вельн-старший оставался королем».
— Кстати, где он? Я ничего не слышал от его высочества с той битвы. Думаю, его бы тоже заинтересовали новости.
Вопрос был отнюдь не праздным: во время последнего сеанса связи Сельвин Вельн вскользь обмолвился о незначительном ранении… а понимание слова «незначительное» у этого типа было весьма размытым.
Как бы бывший разведчик ни относился к этому фанатику, сейчас их жизни были прочно связаны: погибнет принц — погибнет восстание, лишенное лидера. А значит, погибнет и Риден — ставший бесполезным куда раньше, чем думалось его «покровителю».
Вельн-старший покачал головой:
— Он
«Ничего необычного, это верно… но подобное молчание обычно заканчивается совершенно непредсказуемыми авантюрами. Мне только не хватало, чтобы этот шаак решил в очередной раз посвоевольничать! А еще может оказаться, что ранен он был куда серьезнее, чем хотел показать».
Оба варианта Ридена категорически не устраивали. А значит, нуждались в проверке и своевременном пресечении.
В ночь после битвы его осведомители доложили, что Сельвин Вельн, перебросившись парой слов с Бернардом Алароном, отбыл в неизвестном направлении. То, что направился он не в штаб, было очевидно.
«Остается только личная резиденция в Гвардейском парке. Что ж, с меня не убудет проведать нашего дорогого принца и поинтересоваться, чем он занимается, пока дело всей его жизни летит к чертям».
Шестнадцатилетний мальчишка сидел на роскошной кровати, прижав колени к груди. Согнувшись в три погибели, он, тем не менее, старался держать голову прямо: внешний вид от этого более величественным не становился, зато так было чуть легче сдерживать слезы. Почему-то сейчас это было очень важно для него: не разреветься, как девчонка. Не позволить себе проявить слабость. Пусть даже нестерпимо хотелось не просто заплакать — взвыть раненым зверем, в ярости броситься на стену, в кровь разбивая кулаки.
Вчера было чуть легче. Вчера у него не было времени на рефлексию. На полное осознание того, что произошло. Надо было срочно бежать из дворца, не успев даже собрать вещи; тайком, короткими перебежками пробираться по улицам, чувствуя, как стынет кровь в жилах при одном лишь взгляде на патрульных — невесть откуда взявшихся клонов из Великой Армии Республики… да нет же, Империи. Вот уже неделю как Империи.
Сельвин не любил политику. Можно сказать, терпеть не мог — и потому был искренне рад, что приходится королю племянником, а не сыном. Однако новость о смене строя в государстве, в состав которого формально входил и Рутан, не могла пройти мимо не наследного, но все же принца. Почему-то юноша сразу решил, что весть эта — не из добрых. Но он и в страшном сне не мог представить, насколько прав окажется…
Всего один день — и мир Сельвина рухнул с оглушительным грохотом. Власти Рутана обвинены в пособничестве сепаратистам. Король — без суда и следствия казнен за измену государству, которому никогда не присягал. Идут массовые зачистки, гонения на королевскую семью и тех, кто предан ей…
А сам Сельвин — официально мертв. Так же, как его отец и мать. Просто потому, что иначе все они будут мертвы фактически.
Злые слезы все-таки наворачиваются на глаза, когда юноша в который раз включает проклятую запись, выложенную в ГолоСети на всеобщее обозрение. Почему-то он не может удержаться от искушения вновь разбередить свежую рану, снова почувствовать, как боль захлестывает его с головой, крепко переплетаясь со жгучей ненавистью.