Тень Отца
Шрифт:
Они отправились ранним утром. Медленно передвигались по тропинке, ведущей уступами в гору. По дну расселины бежал ручей, так что хотя бы вода у них была. Мириам шла с трудом. С самого начала пути она казалась истощенной. Иосиф ее обнял и вел осторожно. За ними плелся осел. На нем тоже сказывались трудности пути: он спотыкался о камни. Когда они взобрались на первый уступ, Иосиф убедил Мириам сесть на осла. Теперь животное шло еще медленнее и чаще спотыкалось. Мириам сидела на нем с бледным, осунувшимся лицом. Она крепко держалась руками за его гриву.
Порою дорога вела по краю пропасти. В такие мгновения Иосиф вел
У Иосифа было одно желание: добраться как можно скорее. Он был уверен, что, как только они приедут, все будет хорошо. Но, вопреки его желанию, они шли все медленнее. Погода портилась с каждым мгновением. Временами они погружались в мокрый туман, в котором едва могли двигаться, ничего не видя вокруг себя. Ветер то выл, как шакал в пустыне, то вновь заливался визгом, похожим на истерический смех.
Они были одни. Люди, приплывшие вместе с ними, пошли другой дорогой или остались на берегу, ожидая улучшения погоды. Эти горы не пользовались доброй славой. Правда, здесь не встречались разбойники, предпочитавшие держаться вдали от размещенных в крепости солдат. Зато проходившие этой дорогой путники рассказывали устрашающие истории о кружащейся тут нечистой силе… Были слышны голоса, находили следы, похожие на куриные когти. Невидимые руки хватали идущих за покрывала и бросали в них камни. Находили людей, неизвестно кем сброшенных в пропасть…
У Иосифа было чувство, что в этом тумане, вихре и начинавшемся дожде скрывались какие-то живые существа, охваченные необъяснимым бешенством. Ветер то разрывал туман и скручивал его, как выжимаемую тряпку, то вновь пригонял его, бросая в лицо идущим. Постоянно были слышны вой, визг, поскуливание, хохот. Рядом с ними неожиданно с грохотом осыпались целые пласты горной породы. Камни выкатывались на дорогу прямо перед их ногами. Один раз они едва успели остановиться перед ямой, которую дождь вымыл на их пути. В другой раз перед ними мелькнула фигура горного козла. Животное появилось из тумана и тотчас в нем снова исчезло…
Даже Иосиф уже едва передвигал ноги. У него болели глаза от острой каменной пыли, которую вихрь сыпал вместе с каплями дождя. Несмотря на это он по–прежнему заслонял Мириам и следил за шагами осла. Проходило время. Они останавливались и вновь двигались дальше. Не было смысла задерживаться на длительное время. Иосиф не смог бы разжечь огонь. Еды у них не было. Мириам продолжала молчать, а Иосиф боялся спрашивать, как она себя чувствует.
Когда он был почти уверен, что эта дорога будет длиться бесконечно и им никогда не дойти до цели, они, наконец, сошли с горной тропинки на утоптанную дорогу. Им пришлось обойти яму с водой, но с каждым шагом дорога становилась все более ровной. Когда они ненадолго остановились, Иосифу показалось, что впереди, сквозь дождь и туман, он видит какую-то большую фигуру, напоминающую своими очертаниями человека. В первое мгновение он почувствовал тревогу, но тут же убедился, что темный силуэт — всего лишь дерево, форма которого была ему хорошо знакома. Он радостно воскликнул:
— Мириам! Мы уже пришли. Уже недалеко.
Она
— Будь спокоен. Все будет хорошо…
— Да, теперь все будет хорошо. Еще немного, и мы подойдем к дому отца.
Дорога полого спускалась вниз. Иосиф прекрасно знал, где они находятся. Миновав еще один поворот, в проеме между двумя торчащими скалами они увидели город. Он уже мог различить отдельные дома, каждый из которых был ему хорошо знаком. Он знал, кому они принадлежат. Усталость сразу же ушла. Он даже забыл о ногах, стертых об острые камни.
Неожиданно Мириам сказала:
— Давай остановимся, прошу тебя…
Иосиф тотчас остановился и испуганно посмотрел на нее.
— Ты почувствовала себя плохо? Неужели уже?
— Нет, нет. Только мне надо слезть.
— Зачем?
— Смотри, наш осел захромал…
— Но сейчас это не важно; он должен тебя довезти!
— Нет, Иосиф. Он слишком устал…
Иосиф уже не пытался возражать. Он помог ей сойти с осла, обнял ее и осторожно повел дальше. Осел, ковыляя, поплелся за ними. Они вышли на широкую дорогу, ведущую в одну сторону к Иерусалиму, а в другую — к Хеврону. По дороге шли люди, укутавшиеся в покрывала. Увидев их, Иосиф обрадовался. К первому же встреченному человеку он обратился со словами приветствия, но тот только буркнул что-то из-под покрывала, надетого на голову…
Мокрые, дрожащие, едва державшиеся на ногах, они стояли, наконец, перед воротами родового дома. Ворота были закрыты. Иосиф покричал. Ему пришлось повторить это несколько раз, прежде чем за воротами он услышал какое-то движение. Но и теперь им никто не открывал. Голос слуги из-за закрытой калитки спросил, кто они такие. Когда Иосиф ответил, тот отошел. Он слышал его удаляющиеся шаги. Иосифа охватило нетерпение. Он ударил кулаком в дверь и бросил резкое слово, но тут же умолк. Присутствие Мириам всегда гасило его раздражение. Это, наверное, какой-то новый слуга, который не знает, кто они такие. Но он позовет других. И действительно, вскоре послышались шаги. Калитка приоткрылась, и в образовавшейся щели появилась голова Савея.
— Это я, Иосиф. Открой скорее. Слуга, наверное, не узнал меня…
Савей молчал. Он не открывал калитку и не приглашал их войти.
— Брат, — в голосе Иосифа звучало удивление, — впусти нас скорее. Мы очень устали: путь был тяжелый. Моей жене нужен кров и ей необходима помощь…
Савей воздел над головой руки и произнес:
— Зачем ты пришел? Ты не должен был приходить!
— Так ведь ты же знаешь о царском указе.
— Но мы тебе говорили, чтобы ты не приходил.
— Вы говорили… Я тебе все объясню. Ты пока впусти нас в дом, моей жене необходима помощь…
— Я не могу вас впустить в дом.
— Почему?
— Мы боимся. Не только я, но мы все.
— Так ведь ты сам говорил, что меня никто не искал!
— Неизвестно. А теперь столько людей пришло. Наверняка тут крутятся шпионы. Тебе нельзя быть у нас. Уходи!
— Я запишусь в книгу и уйду. Но сейчас нам необходимо отдохнуть.
— Поищи себе пристанище где-нибудь в округе.
— У нас уже нет сил искать. Ты видишь, как мы устали?
— Здесь никто тебя не примет.
— Что ты сказал?