Тень Отца
Шрифт:
Иосиф вышел из пещеры.
Разыскрившаяся таинственная ночь все еще длилась. Небо прямо-таки горело от звезд, которые рассыпались в таком количестве, что, казалось, образовали широкую сверкающую реку, распростершуюся от одного края неба до другого и ниспадавшую серебристым каскадом на склоны гор. Земля отражала это сверкание, словно была огромным озером, в которое смотрелось небо.
Группа людей стояла в нескольких шагах от пещеры. Ата раскинула руки, словно желая заградить им вход внутрь. Она что-то говорила — то просящим тоном, то с отчаянием в голосе. Иосиф встал возле нее. Она повернулась
— Послушай, Иосиф, они во что бы то ни стало хотят войти. Говорят, что хотят увидеть. Я им объясняю, прошу… Не понимаю, в чем тут дело.
Глаза Иосифа привыкли к ночному свету, и теперь он видел их лица совсем отчетливо.
Это были пастухи, которым жители Вифлеема доверяли свои стада. Они были дикого вида, с обросшими лицами, с палками в руках и заткнутыми за пояс ножами или топорами; одеты они были в шкуры убитых ими зверей. Из-под всклокоченной шерсти выглядывали их жилистые, большие, сильные руки. Их вид вселял беспокойство. Иосиф почувствовал дрожь испуга, но тем решительнее он вышел вперед и спросил:
— Что вам нужно?
Они не отвечали. Может быть, появление Иосифа привело их в замешательство? Потом они стали совещаться друг с другом. Иосиф не понимал, о чем шла речь, потому что они говорили на своем собственном диалекте, изобилующем незнакомыми словами. Наверняка, они в своей жизни не соблюдали ритуальной чистоты и предписаний Закона.
Они жили в постоянном странствии, перемещаясь вместе с женами и детьми. Почти все время они находились на пастбищах. В Вифлееме они появлялись два–три раза в году: приводили стада, чтобы показать владельцам их животных. Набравших вес животных они отдавали на убой, и в этот момент хозяева рассчитывались с ними. Однако никто из хозяев не приглашал их в дом. Их боялись. Когда они появлялись в городе, все двери домов закрывались перед ними. О стадах они хорошо заботились, но все жители были убеждены, что помимо скотоводства они занимаются грабежом. Кроме того, многие из них были полукровками, а работа сделала их суровыми и привыкшими к схваткам с дикими животными, нападавшими на стада.
— Чего вы хотите? — повторил Иосиф. Беспокойство его не покинуло, но в то же время он чувствовал, что готов защищать свою семью, хотя бы ему пришлось сражаться с целой толпой пришедших пастухов.
Те по–прежнему о чем-то переговаривались. Выглядело это так, словно они спорили. Затем они выдвинули из своей группы вперед одного пастуха.
Человек, представший перед Иосифом, был уже не молод. У него были взъерошенные волосы, сильно поредевшие надо лбом. Обветренное, смуглое, загорелое лицо все было изрезано морщинами. Сквозь разорванный кожух была видна заросшая волосами грудь. Его палка была утыкана острыми обломками камней, а за поясом торчал топорик.
Когда он шел между товарищами, те с уважением расступились перед ним. Должно быть, он был их предводителем.
— Скажи нам, — начал мужчина, — родился ли здесь, в пещере, младенец?
Этот вопрос застал Иосифа врасплох.
— Почему ты об этом спрашиваешь?
— Я хочу знать. И они, — он указал на остальных, — тоже хотят знать. Для того мы и пришли.
— Чтобы узнать, родился ли ребенок?
— Да.
— Действительно, у моей жены родился Сын…
—
— Не понимаю, зачем ты об этом спрашиваешь. Да, все было именно так, как ты говоришь. Мы пришли сегодня издалека, для нас не нашлось места на постоялом дворе. Никто не захотел принять нас в свой дом…
— И поэтому Он родился здесь?
— Да.
— И вы положили Его в ясли?
Пастух повторил свой вопрос таким тоном, будто он имел в виду что-то необыкновенно важное.
— Да. Ведь у нас не было колыбели.
Старик вернулся к своим товарищам и что-то долго им объяснял. Он говорил на непонятном Иосифу языке, с горловым говором. Когда он закончил, раздался хор голосов. Иосиф не мог понять, что эти крики означают: гнев, удивление или восхищение. Было что-то необычное в их расспросах о таких обыкновенных вещах.
Пастух вновь обратился к Иосифу:
— Когда родился этот твой младенец? Тогда ли, когда разгорелось это огромное сияние и когда прозвучали голоса?
— Эта ночь наполнена сиянием… Но я не знаю, о каких голосах ты говоришь. Я ничего не слышал.
— Не слышал? — теперь в голосе старого пастуха слышалось удивление.
— Нет. А что за голоса? Что они говорили?
Пастух, казалось, о чем-то задумался.
— Да, были голоса, — сказал он, наконец. — Мы все их слышали. Это не мог быть сон: сон снится только одному, и двух одинаковых снов не бывает…
— И что говорили эти голоса? — спрашивая об этом, Иосиф ощутил дрожь, пробежавшую по всему телу.
Старик, казалось, колебался. Сначала он оглянулся на своих товарищей, потом почесал свою волосатую грудь и, наконец, пробормотал:
— Они говорили дивные вещи… Чтобы мы шли искать Дитя, которое родилось сегодня ночью в пещере на поле Давида и было положено в ясли, из которых кормят скот…
— И зачем эти голоса велели вам искать Дитя?
— Велели искать и посмотреть, — уклончиво ответил старик. Неожиданно он спросил: — Какой Он, твой младенец?
— Такой же, как другие дети.
Тот покачал головой, словно не мог чего-то понять.
— Значит… говоришь… Но голоса велели идти, искать, найти, поклониться. Не знаю, зачем. Мы все взяли с собой, что могли, чтобы подарить… А ты говоришь — обычное дитя. Дети рождаются каждую ночь — почему же именно об этом младенце нам говорили голоса? Мы должны Его увидеть, нам надо убедиться.
Сказав это, он шагнул к Иосифу. За ним двинулась вся группа. Но Иосиф еще раз преградил им дорогу.
— Остановитесь! Стойте! — воскликнул он.
— Почему ты нас не пускаешь? — спросил старик.
— Это правда — то, что ты сказал о голосах?
Рассказ пастуха звучал красиво, но все-таки это могло таить угрозу. Толпа пастухов, от которой несло запахом шкур и крови животных, не внушала доверия. Неужели сюда их привели небесные голоса? Если это были голоса с неба, то почему они не обратились к священникам? Не явились его братьям — именно они должны были все понять и прийти первыми. Что им с того, что они увидят, эти дикие люди? Ведь они всего лишь увидят младенца, спеленутого в разорванную куттону. Они ждут чего-то необыкновенного… А может, здесь какая-то хитрость? Может, братья что-то задумали? Может, они хотят похитить Младенца?