Тень скорби
Шрифт:
— Тебе понравится за столом, не беспокойся, — сказала Шарлотта, хотя еще недавно не могла заставить себя есть мясо здешнего приготовления. Оно было абсолютно свежим и хорошо приправленным, но волокна между зубами возвращали ее в Коуэн-Бридж, возвращали к неожиданно многим вещам. — Если только тебя не смущает обед в обществе целого класса девочек.
— Ни капельки. Я буду для них маленьким праздником, — весело ответил он. Таким был Брэнуэлл: он не съеживался и просто обожал знакомиться с людьми. Необъяснимо для Шарлотты, которая чувствовала себя близкой к брату во многих других отношениях. У нее, в отличие от Брэнуэлла, каждый раз возникало ощущение, будто ее заново выталкивают
— Ну, а как домашние? Папино здоровье по-прежнему…
— Неустойчиво, н-да, то есть в целом очень даже неплохо, кроме случаев, когда ему вздумается иначе. — Дерзко сказано, однако они признали это, взаимно поджав губы и сделав большие глаза. — Что до Эмили, то она стала выше меня, и это непростительно, хотя Энн по-прежнему едва отбрасывает тень. И их, естественно, водой не разольешь. — Брэнуэлл небрежно махнул рукой, будто говоря: «Девчонки». Однако тут же добавил: — Вот где мне тебя не хватает, Шарлотта, так это в царстве теней. Эмили и Энн исполняют свою роль, но это уже принимает эпизодический характер. Меня не оставляет ощущение, что они начинают открывать новый, собственный мир, и, судя по тому, что мне удалось перехватить, он чересчур романтичен и полон магии для моего воображения. Теперь я привожу в порядок всю хронику Двенадцати, с самого начала. И что ты на это скажешь? — Он протянул руку и театрально коснулся ее ладони. — Великий Стеклянный город уничтожен!
— Нет. Нет, ты не мог… ты не…
— О, пока еще нет. Я хотел узнать твое мнение о том, как это должно происходить. Дело рук Александра Роуга, понимаешь ли. Он затевает революцию.
— Кто же еще. — Шарлотта нахмурилась: она видела его перед собой, тощего и щеголеватого, с заискивающей улыбкой на лице. — Этот низкий демагог…
— Ах, но ведь он не лишен и некоторого очарования, не находишь? Кстати, я подозреваю в нем отъявленного атеиста. Так вот, он поведет за собой полчища, которые заставят Великий Стеклянный город пасть и сравняться с землей. Однако…
— Да?
— Ну, я не знаю. Произойдет некое восстановление.
— Понятно. Да, его могут восстановить Гении.
Брэнуэлл поморщился.
— Вмешательство Гениев мне теперь не очень по душе. Изрядно попахивает магией. Детское какое-то решение. Скорее Дору объединит сохранившие верность войска, распределит их по территориям и наконец-то поставит все на свои места. Но тем временем — какой катаклизм, только подумай! — башни Великого Стеклянного города рушатся, охваченные языками пламени!
И она подумала: эта картина предстала перед ней, как только Брэнуэлл заговорил об уничтожении столицы. В ту же секунду Шарлотта словно раскололась пополам. С одной стороны оказалась Шарлотта, которая стенала от потрясения, горя и потери; а с другой стороны — Шарлотта, которая заявила: «Хорошо, его следует разрушить. Засейте его поля солью, чтобы он никогда больше не смог подняться».
— Вы добились прекрасных успехов в Роу-Хеде, дорогая моя мисс Бронте. В полном смысле слова пожали лавры. Мы с сестрами считаем, что ваше место в ваших руках.
Но это неправильно, это не может быть концом. Мисс Вулер со слегка театральной мягкостью — как будто могла в любой момент распустить кудрявые волосы и оказаться невестой разбойника — вложила Шарлотте в руку медаль за достижения в учебе.
— Вы превосходно подготовились к тому, чтобы передавать знания другим, если в будущем вас ждет эта стезя. Поистине, я даже не знаю, чему еще могу вас научить.
У Шарлотты, произносящей слова благодарности, подгибались колени. Нет, скажите, что я ничего не знаю, заставьте
— Побежали!
Ее последний день в Роу-Хеде. Уроки закончились; теперь она наконец-то решилась на то, чего всегда побаивалась. Она подтолкнула локтем Элен и Мэри и со всех ног бросилась бежать по садам. Стояло лето. Деревья брызгались светом, и наполовину ослепленные им глаза вскоре начали моргать; Шарлотта не могла разглядеть, бегут ли рядом подруги.
Итак, дом; и возможно, было бы лучше, если бы она вовсе не возвращалась.
Она принесла с собой ощутимое различие: ее не было здесь какое-то время. Это как запах — нельзя сказать, что неприятный, — от одежды человека, который приходит с улицы. В чем именно заключается эффект? Это нельзя создать. Это существует только относительно того, что в доме. И то, что в доме, рано или поздно исключает это.
О, она, конечно же, была рада снова находиться рядом с Эмили и Энн, чувствовать чистую непосредственность сестринских отношений. Даже огрызаясь или ссорясь, испытываешь совершенно иной вид боли, словно вдавливаешь ногти в собственную кожу: тебе самой ничуть не легче. Поначалу им было немного неловко друг с другом. Находясь вместе, Эмили и Энн выглядели как-то странно, излучали оживленную осознанность, как дети, которые что-то спрятали в комнате. А еще Шарлотте предстояло выдавить последнюю каплю своего драгоценного образования, передав его сестрам, и это началось — или она начала — с робкой чопорностью. Что может быть естественнее, чем толпиться всем вместе вокруг обеденного стола с книжками, перьями и бумагой, если они всегда занимались этим? Но как неестественно: «А теперь, Энн, давай послушаем, как ты читаешь. Да, сначала, пожалуйста».
Ее спасла Эмили. Она погладила Шарлотту по руке, палец которой строго указывал на страницу, и сказала:
— Шарлотта, все в порядке. Я хочу это учить. Мне нравится.
Она перестала преподносить это как лекарство. Но возвращение к удовольствию тревожило ее. Рассказы и стихотворения пробирались на задние страницы тетрадок Эмили, Энн и… ее собственных. Шкатулка для письменных принадлежностей Брэнуэлла открывалась, чтобы обнаружить новые захватывающие и волнующие движения в нижнем мире, где Роуг и Заморна размежевывали новое королевство Ангрия, где бушевали конфликты, соперничество, любовь. По возвращении домой некому было воспротивиться этому: ни подруг, зовущих во внешний мир, ни мисс Вулер, подающей пример усердия и дисциплины. Теперь ей самой приходилось их олицетворять. Шарлотта стала еще больше избегать зеркал — настолько неистово пронзал ее взгляд отражения.
Нижний мир содрогался от великих потрясений, а Шарлотта устроила своего рода революцию в пасторском жилище: она пригласила погостить Элен.
Почва для этого беспрецедентного шага была подготовлена заранее. На выходных Шарлотта сама нанесла визиты — навестила шумное, бурлящее гнездо радикализма Мэри в Красном Доме и тихо поскрипывающую аристократичность Райдингов, — а это, в соответствии с правилами хорошего тона, означало, что следует ожидать ответного посещения. Тем не менее важнейшей вехой стала минута, когда папа и тетушка на торжественном конклаве за чашкой чая одобрили приглашение. Никто еще не гостил в пасторате, а потому потребовались горячие заверения, что папин нерушимый круг привычек не подвергнется никаким посягательствам.