Теневые игры
Шрифт:
Я невольно поморщилась. Отчего-то эта старая пословица, которая никогда мне не нравилась, стала уж слишком часто проскальзывать в речи окружающих. Такое ощущение, что все прямо так во Мрак вековечный в ближайшее время и собираются. И меня, соответственно, с собой приглашают, чтобы окончательные расчеты произвести.
– Ладно.- Возбуждение схлынуло так же стремительно, как и появилось, и мною овладела беспомощная горькая тоска, подозрительно похожая на обычный испуг,- Торин, вот ты мне скажи… Ну… Мы же Каррэна вчера видели, правда?
– Правда,- враз посерьезнев, подтвердил Лорранский.- Я сначала подумал, что умом тронулся. А потом ты как завизжишь… Жуть,
– Сомнительный комплимент,- вполголоса пробормотала я, уже забыв про Торина и думая совершенно о другом.
– Осторожно, миледи! Ступенька! Ах, как же здесь темно!
– Благодарю,- покорно кивнула я. Ну не рассказывать же услужливому, до тошноты любезному тюремщику, что храна вполне способна быстро и уверенно передвигаться даже в кромешной темени, ориентируясь лишь на отражающийся от стен звук собственных шагов! А уж подобным мрачным полумраком ее и подавно не устрашить.- Далеко еще?
– Нет,- вновь расплылся в восторженной улыбке сопровождающий меня толстячок.- Во-о-он до того поста, потом направо и прямо, прямо, прямо…
Судя но тому, на каком расстоянии находился "во-о-он тот пост", топать по подземным казематам мне предстояло еще полчаса, не меньше. А уж как далеко протянется это "прямо, прямо, прямо" – одним богам только известно.
Главная городская тюрьма, в которую сволокли пленного альма, была местом унылым и страшным. Даже посетителям хотелось бежать отсюда без оглядки. Про заключенных и говорить нечего.
По стенам кое-где стекала вода; на полу она собиралась в солидные лужи от стены до стены, форсировать которые было делом весьма неприятным и унизительным. И сложенные мостиками доски и кирпичи никак не могли помочь нелегкому делу перехода через водные преграды. Выделенный мне в сопровождающие тюремщик, обутый в прочные сапоги на толстой подошве, сочувственно вздыхал, ахал и выражал благородную готовность нести на руках миледи, изволившую спуститься в подземные галереи в роскошном темно-зеленом платье с аппликациями в виде белых цветов и в шелковых туфельках. Ни отороченный черно-бурыми лисами плащ, ни меховая муфта не спасали от промозглой сырости, я то и дело ежилась и, словно ища защиты в этом нехитром жесте, рассеянно поправляла прическу. Волосы, как всегда во влажных местах, распушились и начали самовольно завиваться в неаккуратные локоны. Мой внешний вид с каждым шагом ухудшался, и я с тоской думала, что предстану перед глазами альма в таком виде, что он решит, будто к нему сокамерника в платье подселяют.
Располагалась тюрьма под землей. Вернее, под водой – зодчие воздвигли основную ее часть на берегу Неарты, врыв под реку большинство помещений для содержания заключенных, и весной, во время таяния льдов, часть камер неизменно оказывалась затопленной. Это вам не узилище в столице Йанары, Меритауне – высоченная иглообразная башня, вонзающаяся шпилем в небеса (поговаривают даже, что с ее вершины в хорошую погоду мир надлунный увидеть можно). Здесь все проще. О здоровье заключенных, как физическом, так и душевном, никто и не думал заботиться. Чахоточными были все поголовно, начиная от главного тюремного надзирателя и заканчивая самым последним узником. Плесень и лишайники тут цвели буйным цветом, окрашивая непритязательно-серые стены в самые разнообразные, порой невероятные сочетания оттенков зеленого, желтого, белого и черного. В одном месте я, кажется, даже ядовитый красный грибок углядела. Крысы, мокрицы, слизни и клопы чувствовали себя полновластными хозяевами этих переходов и галерей и весьма негативно относились к попыткам людей вмешаться в их жизнь. Впрочем, травить мерзких тварей никто и не думал, лишь
В дверях камер были прорезаны забранные решетками окошки, и арестанты, видя идущую по коридорам девушку в дорогой одежде, разражались такими криками, что я лишь бессильно кусала батистовый кружевной платочек и старалась не обращать внимания на чудовищные непристойности и богохульства отчаявшихся в своей безнадежности людей. Судя по всему, мое появление, внесшее приятное разнообразие в их монотонное существование, будет еще не месяц и не два служить главной темой для разговоров и домыслов. Вот где человек претерпевает самые страшные муки, а вовсе не во Мраке вековечном, которым так любят стращать свою паству жрецы…
– Долго еще?
– Миледи устала? – тут же взволновался заботливый толстяк. Бумаги с личной печатью милорда Ирриона Лорранского, а также еще нескольких богатых и высокопоставленных лиц распахнули передо мной тюремные ворота и заставили весь здешний персонал едва ли не в ноги мне кланяться. Все-таки с сильными мира сего, как ни крути, надо дружить. Их имя, герб, печать и небрежный росчерк пера открывают любые или почти любые двери.- Возможно, вы желаете посидеть? Потерпите еще секундочку, я сейчас сбегаю на пост и принесу стул!
– Нет-нет,- поспешно запротестовала я, понимая, что этак мы и к зиме до камеры альма не доберемся.- Я просто спрашиваю.
– Осторожно, миледи, здесь яма. Извольте шагнуть пошире. Нет, пройти нужно еще совсем немного,- обнадежил пузан, посматривая на меня с некоторым недоверием. Видимо, уж слишком странно я держала себя,- Тьма осталась охранять Торина, и притерпевшиеся за несколько лет к ее весу плечи тосковали, будто потеряли что-то привычное и дорогое. Впрочем, гак оно и было.- Вот, сейчас придем уже. Пожалуйте сюда. Желаете, чтобы я вошел с вами в камеру?
– Нет,- торопливо отказалась я, рассматривая большую каменную арку и три двери за ней. Тюремщик выбрал из висевшей у него на поясе связки ключ, нацелился в замок крайней левой двери и предупредил:
– Вы безрассудны. Прошу учесть, что это альм. Не слишком ли дерзко с моей стороны будет предположить, что на этого хвостатого вряд ли произведут должное впечатление титулы и регалии прекрасной миледи? Учтите, он может быть опасен.
– Ничего,- самоуверенно отмахнулась я, приподнимаясь на цыпочки и пытаясь заглянуть в окошко. Сердце колотилось так, будто надеялось разорвать грудную клетку и вырваться на волю, я чувствовала, как в висках часто-часто стучит вскипающая от волнения кровь. Как бы меня удар на нервной почве не настиг…
– Я предупредил.- Толстяк обреченно вздохнул и, прежде чем повернуть ключ в замке, покосился на меня,- Если что – кричите, миледи. Я буду рядом.
– Благодарю вас,- чопорно согласилась я, понимая, что еще секунда промедления – и я выломаю дверь в камеру голыми руками. К счастью, тюремщик решил, что сделал все, что мог, дабы отговорить ненормальную леди от опрометчивого поступка, и торжественно открыл замок.
Камера оказалась маленькой, и в ней совершенно не было мебели. И, несмотря на это, я не сразу заметила скорчившееся в углу тело. Цветом кожи и одежды оно почти сливалось с серым камнем пола и стен.