Тени города Энкёрст
Шрифт:
К счастью, подул свежий ветерок. Легкий бриз сорвался с моря, дернул флюгер на макушке лоцманской службы и принялся безобразничать, умыкая агитки с просоленных стен причала.
Они взмывали в стальное небо и волочились над городом, над разрушенными бараками и куцыми пристройками, над перевернутыми лодками, усыпанными ракушками и илом, и над обгоревшим остовом кроильного квартала. Запах обугленных досок третий день ломился сквозь ставни надушенной комнаты Джин, утопая в бесконечном дыму кальяна.
Мимо балкона пронеслась листовка
— Пошла на хрен отсюда! — Тучный седой мужик, со скрипучим голосом злобно саданул метлой по створкам, спугивая голодную птицу, лишившейся не только еды, но и перьев. — Все окно мне засрали, сукины дети!
Ах, если бы только окно. Портовая часть города и раньше не благоухала розами, а с постройкой фабрик жителям пришлось приноровиться дышать по-новому. Преимущественно в курильнях, единственном месте, где одна вонь могла совладать с другой. Так что выбирать — чем дышать — не приходилось.
А чем жить… тут вариантов несравнимо больше, как на торговом прилавке шарлатана, всё на вкус и цвет.
Для Джин, этим оказалось зеленое сочное яблоко, чья кожура так приятно лопалась под натиском зубов, заливая подбородок пенистым соком. Она с самого детства обожала кисло-сладкий нектар и горечь кожуры во рту, потому день, прожитый без яблок, казался ей пустым и блеклым. У человека всегда есть свои маленькие слабости, пусть и такие нелепые. Однако, в этот раз — посмаковав фрукт, Джин тут же выплюнула все что прожевала.
— Эй, — крикнула она с лоджии, — твои яблоки полное дерьмо!
— Что тебе не продай, тебе все дерьмо! — Торгаш родом с восточных островов Кенрии, поднял прищуренные желтые глаза вверх и ощерился такой же желтой улыбкой. Местные не заморачивались, так его и называя — Жёлтый. Реальное имя никого не интересовало.
На свою беду он был иностранцем, потому местное ворье просто и незатейливо грабило беднягу стабильно раз в неделю. По праздникам чаще. Вот и сейчас два мелких засранца уже как добрых полминуты обчищали его прилавок.
Оливер — воровал, а Томас — отвлекал, суетясь вокруг как назойливая мошка: «Дядя, дядя! А когда ты уедешь?» — не унимался гундосый мальчик с заячьей губой.
— В самом деле, ты скоро свалишь на родину, нэ? — мигрантов не любили в Вердании, особенно в ее столице Энкёрсте, — Глядишь, без тебя и фрукты свежее начнут завозить.
Этот выпад Желтый проигнорировал, как и все предыдущие, иначе бы он здесь не выжил. Джин помусолила второе яблока в руках. Жесткое и блестящее, точно воском покрытое. Какая мерзость.
— От того, что ты пялишься, оно зеленее не станет, —
Джин вспомнилась поговорка: кто рано встает — тому бог подает. Что ж, утренний туман весьма недурно подает карманникам. Оливер воспользовался удачно подвернувшимся случаем и подрезал кошелек.
Интересно, и кто их научил так нагло красть? Хороший вопрос, ответ на который явился сам, — с копной взъерошенных рыжих волос:
— А от того, что ты пялишься — она ноги не раздвинет, — злобно заявила Фрид.
Кенриец на это вытянул губу и сплюнул на тротуар, часть ритуала, не иначе:
— Не собираетесь ничего покупать — проваливайте в ваш бордель. От вашего срамного вида товар портится, того и глядишь виноград засохнет!
И в этот момент мешочек, набитый звонкими монетами, беззвучно перекочевал в ладонь юнца. Оливер подмигнул и дал добро.
— А что, сморщенный изюм напоминает собственные яйца? — хохотнула Фрид, выхватывая яблоко у Джин и без задней мысли зарядила его точно Желтому в лоб, — Мальчики, а ну домой!
— Эй, я хотела съесть… — Джин с тоской посмотрела на опустевшую ладонь, а затем на корчащегося от боли торгаша.
— Ты же сказала, что яблоки дрянь, — изумилась Фрид.
— Ну не такая уж и дрянь…
— Да начхать, пойдем, кое-что покажу!
Когда Фрид говорит: «пойдем», то это не обсуждается, ты просто идешь, хочешь, можешь, есть ли у тебя ноги. Не важно. Твое мнение не волнует.
Метр, за ним два. А рыжая бестия продолжала тянуть ее как жена запойного пьяницы домой. Этим пьяницей Джин чувствовала себя сейчас, спотыкаясь о сбитый пурпурный ковер.
Ковров в борделе вообще было какое-то неприличное количество. Непристойное даже, под стать заведению. Каждый участок стены был завешен ворсистым или шелковым полотном с изображением нагой красоты. Казалось бы, куда уж больше голых сисек на квадратный метр. Но, как объяснила Ингрид — товара много не бывает, особенно, если он не портится. Шлюхи вообще редко портятся. Когда одна утрачивает привлекательность для одной группы клиентов, ну там возраст, шрамы, синяки, беременность, то тут же находятся те, кто готов заплатить вдвое больше ради удовлетворения своих нестандартных потребностей.
И вопреки расхожему мнению, Джин не была шлюхой, как и ее подруга, или правильнее будет сказать сестра, Фрид. Они были артистками, и чертовски хорошими.
Минуя сонных нимфеток вольготно развалившихся на подушках, они покинули душные залы борделя, оказываясь на свежем воздухе. Хотя «свежий» это комплимент, притом весьма завышенный.
Мелкие воришки взялись из ниоткуда и примостились следом, как две невзрачные тени. Невзрачность — лучший талант вора. Фрид замерла, припав к углу кирпичной стены, и удостоверившись в чем-то своем, обернулась к спутнице, растрепывая копну своих вьющихся медных волос.